Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
Котена чувствовала влажное дыхание на своей шее, потом оборотень склонился над ней, страстно целуя в губы. Она ответила, настойчиво, не скрываясь. Сильные мужские руки стиснули в объятьях ее тело, гладя по спине, сжимая пальцами мягкие бедра.
Котя только тихо вздрагивала и постанывала, чувствуя все большее тепло. От возлюбленного исходил незнакомый, не совсем человеческий аромат — что-то наподобие хвои. Он всегда сопровождал его, но теперь, при слиянии двух разгоряченных тел, стал особенно сильным, чарующим. Котя вдыхала его, целуя возлюбленного за ушами и лохматя жесткие волосы.
Вен Аур
Коте показалось, что она тоже становится частью Хаоса. Или всего мира. Они растворялись, распадались звенящими осколками, чтобы через мгновение вновь возродиться, и песня звучала особенно громко. Не осталось ничего, кроме великой песни жизни.
— Ты моя судьба! — воскликнула Котена. Уже не юная девочка Котя, а взрослая жена, Котена. Хотя для Вен Аура она навсегда оставалась Котей, его доброй и ласковой Котей. И он для нее не изменился. Они лишь стали еще ближе. Ни люди, ни жизнь не смерть уже не разлучили бы их. Судьба сильна, а любовь — еще сильнее.
— Судьба! — вторил Вен Аур, целуя жену особенно крепко.
Они обняли друг друга и замерли в полном изнеможении на медвежьей шкуре, обнаженные, пропитанные ароматами друг друга. Теперь между ними не существовало никаких тайн, словно исчез барьер между миром людей и Хаосом.
16. Вина безвинных
Дни потянулись тихо, наполненные спокойной работой и любовью. Вен Аур по-прежнему трудился день-деньской, но вечера и ночи они проводили вместе. Отступали призраки всех умерших людей, их отгоняли добрые слова и крепкие объятья мужа. Котя до первого снега не верила, что все это происходит с ней. За год с ней приключилось слишком много бед, но теперь восстанавливалось долгожданное умиротворение. Со дня свадьбы как будто миновали все горести и печали.
Котя наконец-то почувствовала себя хозяйкой в избе, наполняя жилище молодоженов уютом. Впервые она обрела настоящий дом, где никто не указывал, как жить. Она и правда украсила ее вышитыми рушниками и подзорами. И уже к середине зимы наконец-то сбылась ее маленькая мечта: по городу разошелся слух, что жена молодого кузнеца прекрасно делает узоры на рубахах и рушниках. Вскоре к ней уже обращались зажиточные горожанки, жены торговых гостей и воинов дружины. За советом приходили девушки на выданье, которые делали себе приданое. Котя охотно всем отвечала и впервые чувствовала, что ее уважают и слушают.
— Я же говорил, что мы разбогатеем! — радовался Вен Аур.
— Да, я всегда хотела вышивать, — скромно улыбалась ему Котя.
— Так ты скоро откроешь свою мастерскую, а я возьму подмастерий. Года через два.
— Ну года через два… Увидим, — отмахивалась Котя. Дом их и правда расцветал, особенно на общем фоне города, который только-только отошел от ужасов летней осады. Сперва привычно довольствовались малым, но потом купили выводок цыплят и козу, да еще следом за ними ко двору прибился чудесный рыжий котофей —
Привычная работа стала еще одним способом позабыть горести. Больше ее никуда не гнали, никто не кликал «иной» и «неправильной». Опасения, которые мучили перед свадьбой, окончательно растворились. Прошло уже немало времени, и ничего страшного не происходило. Возможно, не стоило и вспоминать о пережитых страданиях. А если и приходило ночью недоброе видение, то муж всегда обнимал и утешал, погружая в негу и крепкий сон.
— Потом мы новую избу построим, побольше, к этой пристроим еще комнат и сеней, — живописал Вен Аур, когда перед сном они с Котей лежали на лавке. Он обводил рукой потолок, словно рисуя в полумраке картины грядущего. Котя соглашалась и улыбалась, предполагая, что ко времени расширения их дом наполнится звонкими голосами детей.
Все шло своим чередом, разве только мучила временами безотчетная печаль о навечно утраченном доме и пропавшей матушке. Все-таки прощание с ней вышло ужасным: глупая девочка Котя тогда затаила злобу. Теперь же взрослая жена Котена научилась понимать, что не всегда люди вольны в своих решениях, но не заслуживают от этого порицания. И от того сердце все-таки сжималось.
«Надо смотреть вперед!» — одергивала себя Котя и возвращалась к делам по дому и двору: доила козу, задавала корм подраставшей птице. Иногда она заходила в кузницу, чтобы принести обед мужу, если он трудился над чем-то важным и не мог прерываться. Пища служила удобным поводом, чтобы вновь побыть рядом. Каждый взгляд Вен Аура успокаивал, каждое его слово дарило уверенность в собственных силах. С самого дня свадьбы Котя больше не мыслила жизни без любимого. То ли измучилась от одиночества и вынужденной разлуки, то ли в Хаосе связь намного прочнее, чем у людей: уж если соединились две песни в одну, уж если сплелись две жизни воедино, двое избранных волей судьбы больше не расставались ни на миг. И все же тревога неизменно трепетала в душе, напоминая о незажившей ране.
— Вен, — спрашивала Котя. — А ты помнишь своих родителей?
— Конечно, — удивлялся он. — Почему я должен их забыть?
— Вхаро так сказал зимой, — неопределенно дернула плечами Котя, неуютно поежившись. — Он позабыл, когда стал человеком.
Вен Аур отложил массивные щипцы и отошел от наковальни, приближаясь к жене и уверенно отвечая:
— Я не Вхаро. Мы уже договорились об этом.
Мрачная тень тронула обветренное лицо, и Котя невольно устыдилась, но неправоту свою по-прежнему никогда не признавала. Она беззаботно отозвалась:
— Я вас не сравниваю.
Но муж чуял, когда жена беспокоилась, когда утаивала что-то. Раздражение в его взгляде сменилось беспокойством. Он немо вопрошал, что случилось, но оба и так знали ответ. Боль утрат подтачивала Котю, но она лишь ответила им обоим:
— Не забывай свою семью. Никогда не забывай.
— Не забуду, — кивнул Вен Аур; пространно глядя куда-то в окно, словно за Барьер, он тихо добавил: — Они отпустили меня. Так у нас принято. Я наших детей тоже неволить не собираюсь.