index
Шрифт:
– А, - первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.
– Пятьсот рублей на две недели?
– Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул.
– Все-таки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас мать-природа.
Он подошел к книжной полке, достал какую-то книжку и раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие-то непохожие на рубли бумажки.
– Что это такое?
– Чеки Внешторгбанка, - ответил Изотов, собирая их в кучку.
– Когда получил их для покупок в “Березке”, подумал - зачем сейчас приобретать что-то, если лет через
– В следующем году “Березки” по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас.
– Посоветовал я.
– Или холодильник - что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.
– Спасибо, - поблагодарил Изотов.
– Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.
Мы поговорили еще полчаса и стали собираться - поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.
Закупившись “монгольскими” подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.
Дорога через заснеженную страну на поезде - то еще удовольствие: тыдык-тыдык, тыдык-тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник - золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда “Москва-Ташкент”, на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба - помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.
– Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте?
– спросил я у покрытой снегом равнины за окном.
Малая родина встретила нас оттепелью - часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из “рук”.
– Ты к маме?
– спросил Захар.
Мы не обсудили детальную программу поездки.
– Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?
– Гы-гы, - ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22.
– До вечера, Серый!
А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.
Конечно, мамы не было дома - зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали - соседки.
После недолгого допроса перед закрытой дверью: “А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты - Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!”, она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить - впечатлительная бабуся лишилась чувств-с, упала в обморок, сомлела - и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара - событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: “вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю - не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю - Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила - в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!!!!!!” Вот этот баб
– Ой, и правда - Сережа!
– закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.
Получить ключ мне стоило больших усилий, и, обуваясь захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:
– Аллё, Марьвана? Здравствуйте, Марьванна! А у нас-то представляете какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года…
Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.
В доме ничего не изменилось; тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь - сокровище любой советской хозяйки - в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли - только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула - наверное, так мама хранила память…
Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом - беззаботном, веселом, молодом.
Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.
Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой “боевой славы”?
Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная “Танцплощадка” с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию - редкая муть на псевдосоциальную тему, французские “Папаши” с кудрявым Ришаром и какая-то индийская веселая бодяга вроде “Зиты и Гиты”. Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившимся в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский “Железный кулак, убивающий насмерть всех”, вернее даже три “железных кулака”, но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей “Жажде смерти”, знойная итальянка наставляла мужу рога в “Скандальной Джильде”. Майкл Дудикофф наказывал негодяев в “Американском ниндзе-2”, Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в “Сердце ангела”. И на десерт предлагалось насладиться “Садом камней” - самым свежим фильмом от Копполы.
У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что-то из арсенала китайских боксеров - всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По-моему, выглядело все коряво и смешно.
Я брел по знакомым с детства тротуарам - мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво “Бархатное”… Город был узнаваемым, родным и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором, и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.
– Сергей?
– женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке.
– Фролов?
Я оглянулся - на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче и кончики светлого каре выглядывали из-под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку - отечественный Легпром удавился бы, но такой “попугайской” расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что-нибудь попроще.