Индиго
Шрифт:
Я проснулась.
Дрожала, как и мое непокорное сердце.
Сгорая заживо.
Глава пятая
Алекс
Один – число одиночества,Поэтому ты сказала, что нам вдвоем лучше быть,Но как оказалось, детка, обо мне тебе легко позабыть.И забавно ведь то, что если вернешься ты, я приму тебя и прощу,Вот только сердце твое будет разбито, когда я первым тебя отпущу.Все
Бог созидает. Двадцать четыре чертовых часа семь дней в неделю.
Богу поклоняются.
От него ждут ответов, успокоения, исполнения просьб.
И когда же ему спускаться на землю и общаться с людьми? Бог вынужден разочаровывать.
Понимаете, когда ты рок-звезда, фанаты подпитывают твои ожидания.
И ты почти всегда жадно проглатываешь их и просишь добавки.
Потому что тебе хочется верить, что ты гений, чьи тексты бессмертны, чьи мелодии пронзают насквозь. Хочется быть незабываемым, неотразимым и уникальным. И не хочется верить, что после этого ничего нет, но это так. Ты можешь быть отчаянным ублюдком с миллионами в карманах и каждую ночь трахать разных моделей, но в итоге ты всего лишь человек.
Да, простой человек. Но другие хотят видеть в тебе нечто большее. Вот как я оказался здесь. Там, где я нахожусь сегодня. Я стал тем самым смехотворным клише, над которым надсмехался в юности. Никому не нужный алкоголик-наркоман, который никогда не бывает один, но всегда чувствует себя смертельно одиноким.
Первый раз я обрел настоящую близость не когда в четырнадцать лет переспал с Лорой, дочерью водителя грузовика, на скамейке в парке Кассиобери. Я ощутил ее, стоя перед тысячами незнакомцев и исполняя свои песни. Умоляя их полюбить меня. Поверить в меня. Поддержать. И. Они. Дали. Мне. Это.
На сцене ты чувствуешь себя абсолютно голым.
Даже несмотря на то, что позади меня Вэйтроуз и его барабаны и Элфи расхаживает со своей бас-гитарой, на сцене я был практически один. И они. И свет. И слава.
Пот капает на гитару. Секс.
Мускулы напрягаются, чтобы создать идеальную гармонию. Кульминация.
Они видят меня, чувствуют меня. Они меня слышат. Блаженство.
Заниматься сексом с десятью тысячами человек каждую ночь – нелегкая работа. Вот почему мне нужен был небольшой допинг, чтобы моя производительность оставалась на одном уровне с моими собственными недостижимыми стандартами. Я выходил на сцену, когда в моих венах дури было больше, чем тромбоцитов. Я был на высоте. А когда ты на высоте, тебе не понять, как хреново низко ты падаешь. Девяносто дней реабилитации, и я чист. В основном физически.
Я дал своим слушателям самое лучшее. На «Яд и стихи» меня вдохновила Фэллон, растерзав мне сердце и скормив его волкам из таблоидов. А еще это одна из последних приличных песен, написанных мной до того, как я стал слишком зависим, и разум мой так затуманился от наркотиков, что я не смог создать ничего путного. Теперь, в завязке, мне было интересно, не потерял ли я творческую жилу вместе с наркозависимостью.
Сойдя со сцены, первой, кого я увидел, была Новенькая. Она и ее большие глаза, и узкие, в форме лука Купидона губы, и фиолетовое платье-клеш. Складывалось впечатление, что она вышла из фильма в стиле нуар прямиком в неидеальные объятия этой производственной площадки. Ее одежда бросала мне вызов, от которого мой член напрягся, и мне стало интересно, хотел ли я трахнуть мою компаньонку,
На ее лице, как всегда, читалось раздражение, поэтому я обошел ее и направился в гримерку. Адреналин закипал под кожей, и я запрокинул голову, обхватив ладонями затылок. Концерт прошел отлично. Нет, черт возьми. Это было великолепно. Я знал это, потому что я был там – на самом деле, а не под кайфом, как раньше, в невидимом облаке ложной самоуверенности.
Я хотел писать.
Мне нужно было писать.
В одиночестве.
Блэйк, Новенькая, две фанатки, которые пробрались за кулисы, и местный пиарщик тащились за мной в гримерку, но я захлопнул дверь прямо перед их носом, не утруждая себя объяснениями. Когда муза бьет тебя по яйцам, ты приползаешь назад и просишь ее ударить сильнее, быстрее, крепче.
Заставь меня истечь кровью. Заставь меня дышать ради этого, жить ради этого, а потом умереть. Заставь потерять разум и обрести душу. Твори свою магию, Муза. Но не заставляй меня ждать, как раньше. Я звал тебя, чтобы ты вытащила меня из пустоты. Ожидая, что ты явишься без предупреждения, как нерешительная любовница.
– Уинслоу. – Новенькая постучала в дверь несколько раз и отнюдь не вежливо. – Открой дверь, или я позвоню мисс Холден. – От меня не скрылось отсутствие слова «пожалуйста». Жаль, что она начала адаптироваться к новым условиям, ибо я не собирался ее оставлять. Я откинул голову назад и закрыл глаза. Для творчества мне нужно уединение. Лучшие слова приходят в тишине.
– Убирайся, – рявкнул я.
– Поверь мне, проводить время с тобой – далеко не первый пункт в списке моих желаний. К сожалению, крутиться вокруг тебя – часть моих обязанностей. Тебе не разрешено оставаться одному, да еще и за закрытыми дверями.
– Можешь ли ты стать еще надоедливее?
– А ты можешь стать еще большим козлом? – Она шлепнула ладонью по двери. – Открывай. Живо!
– Ой, ты делаешь паузы между словами. У меня действительно неприятности, – прорычал я из-за двери, пнув кофейный столик в другой конец комнаты. Он врезался в стену, и одна из его ножек отломалась.
Отлично, блин. Мне не нужно еще больше проблем с Дженной.
Я вздохнул, встал на ноги и распахнул дверь. Фанатки, Блэйк и несколько звукооператоров стояли позади Новенькой, с любопытством заглядывая ей через плечо. Я сделал шаг в сторону, уступив ей дорогу, но ей придется потрудиться.
– Она не может без правила «Н». Мне приходится мириться с этим круглые сутки все дни напролет. – Я насмешливо ухмыльнулся, когда она закатила глаза и протиснулась мимо меня. – Ничего не трогай. Ни на что не смотри. Если это возможно – даже не дыши. Это было бы просто идеально.
Я подписал альбомы, постеры и сиськи, а затем, как только ушли фанаты и техники, захлопнул дверь перед носом Блэйка. Он промямлил что-то про Интернет и фотки члена, но я вытолкал его. Я ценю беспокойство, но кого, черт возьми, это заботит? Если уж на то пошло, то мое хозяйство уже стало общественной собственностью. Все, кто не был фанатом или подростком, имели возможность прокатиться и сделать селфи.
Я вернулся на диван, взял блокнот и ручку и нахмурился над пустой страницей. Новенькая стояла у окна спиной ко мне и смотрела на гавань. Я пытался вспомнить последний раз, когда оставался в комнате с девушкой, которая не была моей мамой или сестрой, не затолкав член в ее горло так глубоко, что у нее не получалось вздохнуть. Нахмурившись еще больше, я уставился на бумагу. Мысленно ходил по комнате и колотил по стенам.