Индиго
Шрифт:
Валентин молод и проворен, быстро догнал женщину.
— Пусти меня! — зашипела ведьма. — Сейчас хай подниму, менты набегут!
— Ты меня мусором не пугай, ведьма, — ответил Валентин. — За что демонов на людей насылаешь? Меня задела! — Он подтолкнул её к телефонным будкам. Та не сопротивлялась.
— Кто ты?! Что ты умеешь видеть? — спросила она.
— Не твоего ума дело, баба! — отрезал Валентин и выхватил её сумку, проворно открыв и сунув в неё руку.
— Ты что делаешь, скотина! Отдай!
На выкрик ведьмы не отреагировал никто, несколько беглых взглядов скользнули, не отпечатываясь в сознании прохожих.
Валентин достал паспорт и, одной рукой удерживая женщину на расстоянии, раскрыл, посмотрел.
— Теперь
— Я прокляну тебя и весь твой род! — закричала ведьма, выхватывая паспорт и сверля яростными глазами молодца.
— С этим ты опоздала. Жди меня, готовься к аду.
— Чтоб ты сдох!
— Я кавалер: дамы вперед, — сказал Валентин и рассмеялся ей в лицо.
Та завизжала от бессильного гнева.
— Ты меня не найдёшь!
— Ты собралась стать бомжом?
Этот вопрос остался открытым, так как женщина сломя голову бежала на выход к трём вокзалам. Валентин спокойно отправился дальше домой. Его настроение слегка поднялось от маленькой победы, он ещё не знал, выполнит ли свою угрозу. Ощущать себя вершителем ведьминой судьбы оказалось приятно и приближало Валентина в его представлении к Богу суровому, но справедливому.
Валентин приехал домой, когда ножницы часов отстригли из его жизни очередные двадцать четыре часа из суток. Но спать он не ложился. Встреча с ведьмой неожиданно впрыснула в кровь адреналин, какой не возникал даже после убийств. Он вставил в ди-ви-ди диск с коллекцией фильмов с Джонни Деппом и выбрал из списка «Девятые врата». Принёс вторую половину арбуза и, вооружившись ложкой, взялся за просмотр.
9
Из дневника:
А кто сказал, что Люцифер был мужчиной?
Почему люди снимают фильмы о пришествии дьявола, а не явлении Христа?
Почему людям нравится смотреть ужасы и со скепсисом воспринимать чудеса? Даже шедевр Мела Гибсона «Страсти Христовы» — УЖАС, вызывающий жалость, а не БЛАГОДАРНОСТЬ за искупление людских грехов!
И Папа Римский одобрил этот фильм…
Католики…
10
— Помоги, Боженька! Завтра у барина генеральная уборка зачинается, к именинам Ивана Демьяныча, — тоскливо вспомнила Валентина о работе.
Она числилась крепостной девкой в усадьбе, что от деревни находилась в двух верстах пешим ходом, если идти через кладбище. Работа не особо хлопотная и очень бы даже нравилась, если бы не молодой барин Иван Демьяныч, блуд, охотливый до женских юбок. Но Кузьме Валя о том не говорила, опасаясь, как бы кузнец чего лихо не натворил от ревности. Старый барин Демьян Евсеевич на расправу быстр: высечет кнутом да в кандалы и на каторгу, и никакая удаль молодецкая Кузьме не поможет. На кого же она останется? У них с Кузьмой всё не как у людей: не признавал богатырь посиделочных правил. По имени-отчеству не называл, на «вы» не обращался, комплиментов не сыпал, а уж про шутки сальные и вовсе не вспоминалось. Однако ж были они парой в деревне известной и завидной, никто поперёк плохого не говорил, никто не нарывался на пудовые кулачищи мастера Кузьмы.
— И у меня работы невпроворот… Слушай, Валюша, а давай после именин к барину на поклон пойдём, пусть добро нам даст на свадьбу-то?! После праздников он добрый, верно, будет, не заартачится.
— Ишь ты какой! — рассмеялась девушка, и сама радуясь в душе.
— А что? Заранее и сердечко на покое будет! — жарко настаивал Кузьма. — Давай, сходим. Ради дела такого и шапку сломить не жаль!
Согласилась Валя, хоть и поломалась для виду. Так и так к барину придётся топать — не будет батюшка венчать без соизволения его, они с барином одним миром мазаны. Не зря ведь церковный надел крестьянами за бесплатно каждый год обрабатывается.
Кузьма доволен остался.
11
Вторник, первый рабочий день после больничного, прошёл в обычной тупой работе. Какое начальство, такова и работа. С утра мастер дал задание бригаде, в которой работал Валентин, подвинуть ограду стройки на три метра, в ущерб проезжей части. Легко сказать! Да только блоки те железобетонные, меж которых крепились трубы-столбы, краном не зацепишь: троллеи мешают. И ковыряла бригада в поте и крови восемь блоков ломами… Делу время, а к трём часам дня одолели-таки мужики через мат-перемат те три метра, установили забор. Сели на перекур, но сигаретку докурить не успели, как явился Прораб Ясно Солнышко. Взял он рулетку, померил с умным видом оставшуюся проезжую часть, посмотрел на троллеи и сказал:
— Молодцы, мужики! Только теперь надо всё это дело на метр назад подвинуть. Троллейбусы пока не ходят, но вдруг пустят. «Мосгортранс» нас не поймёт.
Что тут с мужиками началось! Словоблудию такому сам Венедикт Ерофеев позавидовал бы. Ох уж они и чихвостили мастера с прорабом за вечную несогласованность и некомпетентность. Валентин бросил в сердцах кувалду (в его руках, похожих на ручки рахита второй стадии, она казалась нелепой и неуместной) оземь, махнул рукой и пошёл в бытовку переодеваться. Плевать он хотел на этот зоопарк! В очередной раз он подавил в себе желание написать заявление на увольнение. Жили бы мать с отцом — не медлил бы…
Он ушёл с работы, но не домой, а к Москве-реке. Вода, как небо, успокаивает расшатанные нервы. А Валентину нервничать было ни к чему. Все ищут смысл жизни, а он — счастливчик, сызмальства знал, зачем родился и что нужно делать, чтоб жизнь не потеряла смысл, даже находясь в глубоком котловане, в социальном низу, в грязи.
Валентин шёл, вспоминая родителей, детство. И большинство воспоминаний были рассказами матери. Она много говорила об отце, которого Валентин помнил смутно. Отец был участником ликвидации Чернобыльской АЭС и умер в девяносто втором, спустя семь лет, оставив вдовой жену и сиротой пятилетнего сына. Мать рассказывала, что после облучения здоровье отца резко улучшилось, а либидо и вовсе зашкаливало. Он был просто сексуальным монстром, не давая покоя ни себе ни матери. И на заре той необъяснимой активности родители зачали ребёнка. В Новый 1987 год Валентин явился на свет семимесячным (повзрослев, Валентин не давал спуску никому, кто неосторожно называл его недоноском). Здоровье же отца оказалось параболой американской горки: резкий взлет, секундная зависка и мощное резкое падение. В последний год жизни он сгорел, как свеча…
Мать… Она работала фасовщицей в химическом цехе завода до последнего своего вдоха. Да, именно так и было. До последнего ядовитого вдоха. Она не рассказывала сыну о «вредности» её профессии, всё он узнал поздно, уже после смерти, от одной из её коллег, чахоточной старухи. Мать убил «Богомол», препарат по борьбе с насекомыми с истекшим сроком годности. И, несмотря на то, что по лабораторным показателям препарат оставался годен к использованию, не потеряв своих убийственных свойств, ни одна страна мира не согласилась на его переупаковку. Ни одна страна, кроме России! Директор завода позарился на дешевизну дорогого препарата и скупил всю многотонную партию, заботясь о своём обогащении, а не о здоровье своих рабочих. Он даже не побеспокоился о приобретении копеечных респираторов-«лепестков», и бедные женщины вдыхали ядовитую пыль, туманом висящую в цехе ручной упаковки, страдая от аллергии и отравления лёгких. И молча плача… Та чахоточная сказала, что мать убил препарат, но Валентину не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать истинного виновника смерти матери. Валентин узнал кое-что об этом директоре, оставалось дождаться праздника Дня города.