Индия, любовь моя
Шрифт:
Он походил по комнате, заглянул в туалет, кухню, прошел в спальню и, нагнувшись, посмотрел под кровать. Белки не было нигде.
– Чертенок…
От сознания, что в балке появилось живое существо, стало непривычно, растроганно-приятно. И сквозь эту растроганность пробились еще раздерганные, рвущиеся мысли: «Как же это она решилась? Вот чертенок… А кормить ее чем? – Вспомнились грибы, оставленные на еще теплом пне. – Надо было прихватить… Впрочем…»
Он стал перебирать в уме свои запасы и решил, что нужно немедленно заказать в бюро
Нет, она определенно красива той особой, притомленной годами и пережитым, терпкой, зрелой красотой. Но она не для Андрея. Нет. Ему нужна Ашадеви. Одна только она, и точка.
– Заказы отменяются, – вслух сказал он и пошел на кухню, чтобы поискать что-нибудь для белки.
И тут раздался звонок телевида. Андрей нажал кнопку. Беспокоила дежурная. Она смотрела пристально и чуть укоряюще, как на человека, который не умеет понять самых простых вещей. В иное время Андрей наверняка бы нахмурился и стал бы отвечать отрывисто, чтобы поскорее избавиться от ее пристального внимания. Но сейчас ему почему-то стало смешно. Чего она хочет? Неужели она всерьез думает его увлечь? Но, честное слово, в зону Белого Одиночества уходят не для того, чтобы заводить романчики. И все-таки… Все-таки…
– Как поживаете? Ждете пургу? – спросил Андрей и усмехнулся так, как он усмехался когда-то, когда говорил с нравящимися ему женщинами. Нора называла такую усмешку усмешкой тигра перед прыжком. Он и в самом деле невольно расправлял в такие минуты свои и без того широкие плечи, выпрямлялся и напружинивался.
– Да. Ждем, – коротко ответила дежурная, помолчала и потерла переносицу длинным пальцем.
Лак на ногте оказался модным – цвета морской волны. Он, как изумруд, высверкнул на лбу женщины. И сразу вспомнилось ритуальное пятнышко на лбу Ашадеви. Андрей помрачнел, а женщина спросила:
– Вам не понравился мой ответ?
– Нет… Не в этом дело…
– У вас неприятности?
– Нет, что вы… Кажется, как раз наоборот.
– Вот как? – подняла брови женщина. – Но у вас усталый вид. Вы не переутомились? Давление не проверяли? Подвиньтесь поближе и посмотрите мне в глаза.
Начиналось обычное врачебное профилактическое обследование. Андрей не любил его. Захотелось, как всегда, резко отказаться, но опять неожиданно для себя он ответил мягко:
– Все в порядке. Просто… Просто ко мне забежала белка, а я… я не знаю, чем ее кормить.
– Но ведь вы собираете столько грибов…
– Понимаете, я их не люблю… – чуть улыбнувшись, поморщился Андрей. Нора называла такие гримасы проникновением в душу.
Дежурная улыбнулась мягко, устало.
– Но зато любят другие…
– Вот именно. И потом просто интересно собирать. Тихая охота. С азартом, с удовлетворением древних инстинктов.
– Возможно… Хорошо, я подумаю.
– Да.
– А мне кажется, что не все…
– Почему?
– Вы слишком обрадовались белке. Вам еще не надоело одиночество?
– Нет.
– Верю. Но имейте в виду, весной человека, как птиц, тянет… Тянет то ли в дальние края, то ли, наоборот, в родные места. Вы знаете это ощущение?
Он рассмеялся.
– Наоборот. Сейчас я озабочен только подготовкой к севу. А вас не тянет?
– Тянет, – очень серьезно ответила женщина. – Но в мои дальние края я не попаду.
– Почему? В наше время…
– Именно в наше, – вздохнула она. – В будущем может быть. А сейчас… Нет.
Она говорила это так, что у Андрея пропала всякая охота вести этот разговор с подтекстом, а тем более шутить.
– У вас что-либо серьезное?
– Да. Так вот, Андрей Николаевич, меня предупредили, что через десять минут начнется кольцевая связь традевала. Приготовьтесь. Не сомневаюсь, что вы сумеете постоять за себя.
– Почему постоять? – удивился он.
– Кольцовка бывает не часто, а я дежурю уже давно…
Она выключилась не прощаясь, и это не то что обидело, а озадачило Андрея. Что-то он сделал не так. Во всяком случае, его легкие ухаживания не приняты. Так что тщеславие, с которым он относился к дежурной, оказалось явно необоснованным.
И не нужно обольщать себя – одиночество есть одиночество. Ты хотел его. И ты получил. Так почему же тебе грустно?
Он походил по комнате, включил традевал и стал ждать. Потом поднялся, налил кофе, взял печенье и устроился в кресле, включив программу повторных радионовостей – целый день он не знал, что же произошло в мире.
Дикторы рассказывали о встречах министров и глав правительств, о севе в далеких южных областях, подчеркивая, что в этом году наплыв добровольцев на полевые работы настолько велик, что постоянные дежурные сельскохозяйственных предприятий обратились к гражданам со специальной просьбой – переключить свою энергию на ирригационные работы в пустынях и полупустынях.
«Что же, – подумал Андрей, – людей понять можно: весной в поле на ветерке поработать до устали – одно удовольствие. Один только запах оттаявшей земли чего стоит!»
И он опять стал думать о тех днях, когда и ему придется пустить свой трактор и вдыхать ни с чем не сравнимый запах земли.
– Андрей Николаевич, – сказал Артур Кремнинг. – Вы готовы вступить в беседу?
Андрей очнулся. Прямо перед ним было лицо Кремнинга – белое, удлиненное, невозмутимое. С не слишком толстыми, но и не тонкими, в меру изогнутыми губами, вполне приличным носом и серыми холодновато-язвительными глазами. Лицо аскета и ученого.
– Здравствуйте, – привстал Андрей. – Я не знаю еще темы нашей беседы.