Индийские рассказы
Шрифт:
'007 не успел опомниться, как уже летел по полотну в безмолвный, тёмный мир. Тут его одолели ночные страхи. Он вспомнил все, что слышал об обвалах, о грудах камней, смытых дождём, о вырванных ветром деревьях, заблудившемся скоте; припомнил все, что говорил «бостонский компаунд» о лежащей на них ответственности, и ещё многое, кроме того, что выдумывал уже сам. Сильно дрожащим голосом свистнул он в первый раз на переезде (целое событие в жизни локомотива); вид взбесившейся лошади и человека с бледным лицом в кабриолете, менее чем в ярде справа, не способствовал успокоению нервов. Он был уверен, что соскочит с рельсов; чувствовал, как ролики его колёс подымались по рельсам на каждом изгибе; думал, что при первом же подъёме свалится так же, как свалился «Команч». Он спустился к переезду Джэксон,
— А ведь Юстис знал, что делал, когда строил эту игрушку. Она — молодчина. К тому же новая.
— Да, новая!.. Это не краска. Это…
Жгучая боль пронзила заднее правое движущее колесо '007 — острая, нестерпимая боль.
— Вот оно, — сказал он, — это и есть разогревание втулки. Теперь я знаю, что это значит. Я думаю, развалюсь на куски. И в первую же мою поездку!
— Не слишком ли разгорячён котёл? — осмелился сказать кочегар.
— Продержится, сколько нужно. Мы почти на месте. Знаете, молодцы, ступайте-ка лучше в свой вагон, — сказал машинист, положив руку на ручку рычага. — Я видел, как сбрасывало людей…
Рабочие убежали со смехом. Им вовсе не хотелось быть сброшенными на полотно. Машинист чуть не вывихнул себе руки, и '007 почувствовал, что колёса его словно приросли к рельсам.
— Вот оно! — сказал '007, громко вскрикнув, и скользнул, словно на полозьях. Одно мгновение ему показалось, что он соскочил с рельсов.
— Это, должно быть, автоматический тормоз, о котором говорил «Пони», — задыхаясь, проговорил он, как только немного пришёл в себя. — Разогреванье!.. Автоматический тормоз… И то, и другое больно; но зато теперь я могу поговорить об этом в депо.
Пройдя несколько футов, он остановился, шипя, разгорячённый. Машинист стоял на коленях среди его колёс, но он не называл '007-го своим «арабским конём», не плакал над ним, как это делают машинисты в газетах. Он только ругал '007, вытаскивая целые ярды обуглившегося хлопка из-под осей и выражая надежду поймать в один прекрасный день идиота, который положил их туда. Никто его не слушал, потому что Эванс, машинист «Могула», с лёгким ушибом головы и очень рассерженный, показывал при свете фонаря изувеченный труп чахлой свиньи.
— Даже не свинья приличных размеров, — говорил он. — Просто поросёнок.
— Это самые опасные животные, — сказал один из рабочих. — Попадаются под машину и опрокидывают её с полотна, не правда ли?
— Не правда ли? — прогремел Эванс, рыжий валлиец. — Вы говорите так, как будто свиньи каждый Божий день опрокидывают меня. Я вовсе не в дружбе со всеми полуголодными поросятами нью-йоркского штата. Вовсе нет. Да, это он!.. И взгляните, что он наделал!
Немало работы задал им заблудившийся поросёнок. Груз скорого поезда, по-видимому, разлетелся во все стороны, потому что «Могул» приподнялся на рельсах и отбежал по диагонали на расстояние нескольких сот футов справа налево, увезя с собой те вагоны, которые согласились последовать за ним. Некоторые не сделали этого. Они сломали свои колёса и легли, а задние вагоны скакали через них. В этой игре они вспахали и уничтожили большую часть полотна. Сам «„Могул“« въехал в поле и стал там на колени; фантастические зеленые венки обвились вокруг его рукояток; остов покрылся толстыми комками земли, на которых раскачивались, словно пьяные, колосья; огонь его был потушен грязью (это сделал Эванс, как только пришёл в себя), а сломанный фонарь был наполовину наполнен полусгоревшими мотыльками. Тендер выбросил на него уголья, и он имел неприличный вид буйвола, пытавшегося забрести в склад угля.
Повсюду
— Это сделала его свинья — его свинья сделала это! Пустите, я убью его! Дайте мне убить его!
Тут рабочие рассмеялись; а фермер высунул голову из окна и сказал, что Эванс не джентльмен.
'007 держал себя очень скромно. Он никогда не видал крушения, и оно испугало его. Рабочие хотя и смеялись, но работали усердно, и '007 забыл свой ужас, сменившийся изумлением при их обращении с товарным могульским поездом. Они вскопали землю вокруг него лопатами; подвели шпалы к его колёсам и домкраты под его корпус; они обвили его цепями и щекотали ломами. К потерпевшим крушение вагонам прицепили '007 и давали ему задний ход до тех пор, пока вагоны не очищали путь. До рассвета тридцать или сорок человек были заняты укладкой и забиванием шпал, клёпкой рельсов. Когда наступило утро, все вагоны, которые были в состоянии двигаться, ушли с помощью другого локомотива; путь был очищен для движения, а '007 протащил старого «Могула» по небольшому пространству шпал, дюйм за дюймом до тех пор, пока валики его колёс не стали снова ударять по рельсам и он с шумом стал на своё место. Дух «Могула» был угнетён, и бодрое настроение пропало.
— Это не была даже свинья, — печально повторял он, — а только поросёнок; и именно вам пришлось помогать мне!
— Но как это случилось? — сгорая от любопытства, спросил '007.
— Случилось! Как случилось! Я прямо наехал на него, минуя последний изгиб, — думал, что это хорёк. Да, он был такой маленький. Он даже не взвизгнул, как вдруг я почувствовал, что приподымаюсь (он скатился как раз под передок), и я никак не мог попасть на рельсы. Потом я почувствовал, как он, весь в грязи, бросился под мой левый цилиндр и — о, паровые котлы! — я съехал с рельсов. Я чувствовал, как ободья моих колёс стучали по шпалам, а затем я очутился в хлебах; тендер вытряхивал уголь через мой колпак, а старик Эванс лежал неподвижно в крови, передо мной. Трясся ли я? Во мне нет ни одной стойки, ни одного болта, ни одной заклёпки, которые не соскочили бы со своего места.
— Гм! — сказал '007. — Сколько, полагаете, вы весите?
— Без этих комьев грязи во мне сто тысяч фунтов.
— А в поросёнке?
— Восемьдесят. Говорят, будто сто. Стоит он около четырех с половиной долларов. Ну, не ужасно ли? Право, можно впасть в нервную прострацию… Разве это не потрясающе? Я только что обогнул этот изгиб…
И «Могул» снова повторил весь рассказ, потому что был очень сильно потрясён.
— Ну, я думаю, это обычное явление, — успокаивающе сказал '007… — а… а упасть в поле, я думаю, мягко.
— Будь это шестидесятифутовый мост и свались я в глубокую воду, взорвись я и убей обоих людей, как это сделают другие, я не огорчался бы; но чтобы меня опрокинул поросёнок в хлеба и вы помогали бы мне, а старый пахарь в ночной рубашке ругал меня, как больную клячу!.. О, это ужасно! Не зовите меня «Могулом»! Я швейная машина.
'007 с остывшей топкой и сильно увеличившейся опытностью медленно притащил могульский товарный поезд в депо.
— Эй, старик! Целую ночь был в пути? — сказал неугомонный «Пони», только что вернувшийся со службы. — Ну, скажу вам, это видно сразу. Ценное, хрупкое, таков, вы говорили, ваш груз! Отправляйтесь-ка в мастерские, да снимите с себя ваши лавры. Там вас починят.