Индийские рассказы
Шрифт:
Опять оглядел их полковник долгим внимательным взглядом.
— Да, оркестр идёт, — сказал он совершенно серьёзно, как бы разговаривая с офицерами. — Есть у кого-нибудь из вас родители?
— Нет, сэр, — радостно заявили оба. — Мы оба сироты, сэр. Если нас убьют, никого не придётся утешать, сэр.
— Эх вы, мелюзга несчастная! Так зачем же вам понадобилось идти на фронт с полком?
— Я уже два года носил мундир королевы, — сказал Джекин. — Это очень тяжело, сэр, когда человек не получает награды за исполнение своих
— И я тоже… и я тоже, сэр, — прервал Лью товарища. — Капельмейстер сделает из меня хорошего музыканта, сэр.
Полковник долго не отвечал. Затем сказал спокойно:
— Если доктор разрешит, то я препятствовать не буду. Только я на вашем месте не курил бы.
Мальчики отдали честь и исчезли.
Придя домой, полковник рассказал про них жене, которая чуть не расплакалась. Но полковник был доволен. Если таково рвение у детей, каково же оно у солдат?
Джекин и Лью с гордостью проследовали в бараки и отказывались вступать в какие бы то ни было разговоры с товарищами в продолжение, по крайней мере, десяти минут. Наконец, преисполненный важности Джекин проговорил:
— Я только что говорил с полковником. Хороший старикашка. Я говорю ему: «Сэр, пустите меня на фронт с полком». — «На фронт я тебя отпущу, — сказал он. — И я очень хотел бы, чтобы было побольше таких, как ты, среди этих грязных бесенят-барабанщиков». Кидд, если ты будешь ещё хвастаться передо мной, то твоим ногам достанется.
Битва разгорелась-таки в казармах, так как мальчики сгорали от зависти и ненависти к Лью и Джекину, которые, конечно, не способствовали умиротворению их душ.
— Ну, пойду проститься с моей девочкой, — сказал Лью, подливая масла в огонь. — Пожалуйста, не трогайте моё оружие, оно пригодится ещё мне в походе. Ведь меня пригласил сам полковник.
Он ушёл и свистел в кустах за квартирами для женатых до тех пор, пока не вышла Крис. Тогда, после взаимных поцелуев, Лью объяснил ей положение дел.
— Я иду на фронт с полком, — с важностью заявил он.
— Ты лгунишка, Пигги, — сказала Крис, хотя в сердце её уже закралось беспокойство, так как она знала, что Лью не имел привычки лгать.
— Ты сама лгунишка, Крис, — сказал Лью, обнимая её. — Я иду. Когда полк будет выступать, ты увидишь, как я буду шагать с ним. По этому поводу ты должна меня ещё раз поцеловать, Крис.
— Если ты останешься здесь, то будем целоваться, сколько захочешь, — проговорила Крис, подставляя губы.
— Разлука тяжела, Крис. Знаю, что очень тяжела. Но что делать? Если бы я остался здесь, ты скоро перестала бы думать обо мне.
— Может быть, и перестала бы, Пигги, но ведь ты был бы со мной. А лучше не думать совсем, да целоваться. Ничто на свете не сравнится с поцелуями.
— Но никакие поцелуи не сравнятся с медалью, которую заслужишь на войне.
— Ты не заслужишь медали.
— Ого, посмотрим! Я и Джекин единственные барабанщики,
— Пусть бы взяли кого-нибудь другого, только не тебя, Пигги. Тебя убьют, ты такой смелый. Оставайся лучше со мной, Пигги, маленький. И я никогда не буду изменять тебе, вечно буду любить тебя.
— А теперь разве ты изменяешь мне, Крис? Не любишь меня?
— Конечно, люблю, но только есть один интереснее тебя. Тебе нужно крошечку подрасти, Пигги. Ведь ты не больше меня.
— Я уж два года в армии и все ещё не видал настоящей службы. Не отговаривай меня идти, Крис. Когда я вернусь, буду совсем похож на взрослого мужчину, тогда женюсь на тебе. Женюсь, когда получу чин.
— Обещаешь, Пигги?
Лью думал о будущем так же, как говорил Джекин несколько дней назад, но ротик Крис был так близко к его губам.
— Обещаю, Крис, если Бог мне поможет, — сказал он.
Крис обвила рукой его шею.
— Я не буду больше удерживать тебя, Пигги. Иди, завоёвывай свою медаль. А я сошью тебе новый кисет, самый красивый, — шептала она.
— Положи туда клочок твоих волос, Крис. Я запрячу его поглубже в карман и не расстанусь с ним, пока жив.
Крис снова заплакала, и свидание кончилось. Общая ненависть юных барабанщиков к Лью и Джекину дошла до высшего предела, и им жилось несладко. Их не только зачислили раньше положенного возраста на два года, но ещё точно в награду за их крайнюю молодость — четырнадцать лет — позволили идти на фронт. Этого не случалось ещё ни с одним мальчиком-барабанщиком. В оркестре, который брали на фронт, оставили двадцать человек, остальных перевели в строй. Джекин и Лью были взяты как сверхкомплектные, хотя они и предпочитали быть в ряду горнистов.
— Все равно уже, — сказал Джекин после медицинского осмотра. — Спасибо, что взяли и так. Доктор сказал, что если нам сошли с рук побои сына базарного сержанта, значит, все сойдёт.
— Так и будет, — сказал Лью, нежно рассматривая растрёпанный, плохо сшитый мешок, который дала ему Крис, зашив в перекосившуюся букву L прядь своих волос.
— Сшила, как умела, — сказала она, рыдая. — Я не хотела, чтобы мне мама помогала или портной сержанта… Береги его всегда, Пигги, и помни, что я тебя люблю.
Их шло на станцию железной дороги девятьсот шестьдесят человек, и все жители местечка выбежали смотреть на них. Барабанщики скрежетали зубами, смотря на марширующих с оркестром Лью и Джекина. Замужние женщины плакали на платформе, а солдаты кричали «ура» до того, что посинели.
— Подбор хоть куда, — сказал полковник ротному командиру, пропустив мимо четыре взвода.
— Годятся на что-нибудь, — с гордостью ответил ротный. — Молоды только они, мне кажется. Мало ещё натерпелись. Да и холодно там, должно быть, теперь, на верхней границе.