Индьюзер
Шрифт:
Кларисса слегка сжала губы трубочкой и как-то странно посмотрела на меня.
– Я не просто часть системы. Ты, видимо, перегрелся на солнце, Дир. Я принесу тебе коктейль.
Она встала и, перед тем как отойти, серьезно, но в то же время очень легко, произнесла:
– Никуда не уходи, Дир.
Через минуту она вернулась с коктейлем и поставила его на столик.
Затем она наклонилась ко мне, упершись руками в подлокотники моего шезлонга, и, пристально посмотрев мне в глаза, размеренно произнесла убедительным тоном:
– Ты только что обидел меня, Дир. То, что ты говоришь - это несправедливо.
Она нежно коснулась своей ладонью моей левой щеки и поцеловала в правую щеку.
Затем она выдернула меня из шезлонга и потащила к волейбольной площадке.
...Надо было отдать должное этой девушке. Она действительно профессионально выполняла свою работу. И в лаборатории по-настоящему качественно подбирали кадры.
Но, несмотря на все это, я не видел для себя дальнейшего смысла в прохождении реабилитации. Я знал, что я точно не вынесу еще одного восхождения. Я не хотел заново проходить весь этот ад. И возвращаться к нормальной жизни я, тем более, уже не мог. Я не мог заново проходить адаптацию в городе, в социуме. Это было бесполезно. Тем более что я и вернулся в лабораторию, потому что однажды уже понял, что не в состоянии жить в обычном мире. Меня бросало в дрожь от одной только мысли - что будет потом, когда реабилитация закончится? Что? Что? Что? Я зашел в тупик, из которого не было выхода. Я гнил в этом тупике. И мне это уже до смерти надоело...
Дом и земля, на которой я находился, были огорожены забором. Естественно, это была не тюрьма. Просто я не хотел лишний раз тратить свои, и так на ладан дышащие, нервы на объяснения с врачами, доктором Клоксом или даже Клариссой. Тем более что я понимал - доктор Клокс не позволит мне так просто уйти. Он не имел права держать меня. Но и позволить уйти мне он тоже не мог. Так что в этом отношении, возможно, это была и тюрьма, просто в другом, менее привычном виде - состоящая не из камеры, надзирателя и колючей проволоки на заборе, а из обстоятельств и определенных связей между людьми.
Выждав момент, когда мне удалось остаться наедине с этим забором и вырваться из-под ненужного контроля и надсмотра, я, набравшись смелости, собрав все остатки физических сил и концентрации, совершил свой побег, не без труда преодолев заграждения.
Пусть и со слезами на глазах и с невыносимой горечью в сердце, покидая то единственное место, к которому я сейчас был привязан и где меня хоть кто-то и хоть по каким-то причинам ждал, но я все же выбрался на путь, который должен был привести меня к свободе.
Я уходил, оставляя после себя некий след - некий шлейф, определенный набор - изменений в этом мире... изменений,
Преодолевая головокружение и невыносимую слабость, задыхаясь и пытаясь успокоить свое разбушевавшееся сердце, и будучи не в силах этого сделать, терпя его - сердца - разрывающие грудь, частые удары, но я все же добрался до дороги.
Каким-то чудом я поймал машину. Несмотря на мой, мягко говоря, странный и жалкий вид, меня подбросили до города. Все время, пока я ехал, меня укачивало и мутило. Видимо, мой вестибулярный аппарат окончательно "разболтался". Один раз я попросил остановиться, потому что меня начало тошнить. Но зато когда меня вырвало, я почувствовал облегчение, подумав, что уж теперь-то не будет никаких преград, чтобы мне попасть в мегаполис. Мегаполис - то место, где я точно знал, что никому не буду нужен, никто не обратит на меня своего внимания, никто не попытается мне помочь, и больше не будет никаких связей, которые могут мне помешать и не позволить вырваться из этой клетки, которую называли жизнью.
Попав в большой город, я стал слоняться по улицам, шатаясь и пытаясь израсходовать остатки своих сил на поддержание более-менее здорового и непринужденного вида. Когда невозможно стало ходить по центральным улицам из-за внутреннего чувства смущения от того, как на меня, еле живого и жадно глотающего воздух, смотрят люди - я стал бродить по окраинам, держась за стены домов и подолгу просто сидя на земле.
Мой расчет оказался вполне верным. Спустя сутки без еды, утомленный непривычной физической активностью и истощенный чрезмерной эмоциональной и психической перегрузкой, и, что самое главное, без лекарств и стимулирующих деятельность организма препаратов - я был полностью обессилен, мне даже тяжело было просто передвигаться. Я только ползал, задыхаясь в пыли, и у всех, проходящих мимо, вызывал лишь отвращение.
Мои головокружения и головные боли приняли такие формы, что я уже с трудом мог различать силуэты людей, проходящих мимо меня по улице.
Мой мозг разрывала только одна мысль, продолжая долбить сознание своей настойчивой, но очевидной неоспоримостью: "Я не вынесу третьего восхождения. Я не вынесу третьего восхождения. Не вынесу. Не вынесу. Не смогу. Просто не смогу. Не смогу снести груза и нестерпимого ада третьего восхождения!".
Я чувствовал себя словно выжатым, истощенным, израсходованным и бесполезным... Безнадежным... Конченным...
У меня больше не было сил продолжать свой жизненный путь, и я не видел источников, из которых я бы мог их - эти силы - восполнить.
Я должен был закончить все именно так. Другого выхода не было.
Я уже не помню, как я оказался в грязи, насквозь промокшим, утопающим в какой-то луже то ли дождевой воды, то ли собственной мочи, я умирал, выпуская на волю из своих легких свои последние дыхания...
...Но вдруг - словно нечто неожиданно появившееся совершенно не к месту и не в то время - вдалеке показалась женщина, выезжающая с какой-то коляской из-за угла серого дома...