INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
Доктор чувствовал себя раздавленным под тяжестью этой ужасной тайны. При мысли о кровавых бесчестных деяниях, что были скрыты для всех и погребены в его душе, как в могиле, сердце у него мучительно заныло.
Какие бездны таятся в сердце врача, нотариуса и исповедника!
Доктор делал все, чтобы успокоить безумца, но не мог бороться с причинами болезни. Однако жар удалось сбить при помощи холодных компрессов, и больной впал в состояние полной апатии. Тогда врач предложил госпоже Рувьер поместить мужа в клинику,
Но молодая женщина не верила, что положение столь опасно. Ей удалось убедить себя, что внешнее спокойствие мужа предвещает выздоровление, и она воспротивилась его отъезду из дома.
— Пока о его болезни знают только в семье. Если же отправить его в клинику доктора***, то всем станет известно, что он потерял рассудок.
Поэтому, как только Рувьер начал поправляться, она переселилась в его спальню и стала ухаживать за ним, стараясь пробудить в нем память.
Доктор все же настоял, чтобы Пакрет временно удалили от отца, и бабушка отвезла ее в загородное имение.
Госпожа Рувьер была неспособна заподозрить в преступлении любимого мужа. Она даже винила себя за то, что способствовала его болезни, постоянно толкуя о сходстве обеих дочерей, для нее уже неразличимых. Теперь она стремилась окружить супруга нежностью и заботой; всеми помыслами ее завладело единственное желание — вернуть его к реальной жизни.
Рувьер, не слыша более никаких упоминаний о Пакрет и совершенно ее не видя, постепенно успокаивался. Вскоре он уже был в состоянии поддерживать разговор и принимать кое-кого из друзей.
Жена сочла, что опасность миновала, и разрешила ему выходить из спальни.
Наконец он вполне поправился и стал вести привычный образ жизни: выезжать в свет, наносить визиты и устраивать приемы у себя.
Подчиняясь бессознательной привычке, которая часто управляет нами помимо воли, госпожа Рувьер по-прежнему занимала комнату Пакрет, ибо врач не дал ей на сей счет никаких указаний.
Когда Рувьер зашел сюда в первый раз, взор его устремился к плите возле камина. Затем он тревожно огляделся, но увидел только свою жену, которая занималась вышиваньем, опустив глаза на свою работу. Ему удалось справиться с волнением — по крайней мере, больше он ничем себя не выдал. Сама госпожа Рувьер ничего не заметила.
Через несколько месяцев последние признаки помешательства исчезли, и Рувьер вновь обрел свое превосходное здоровье. Жена уверилась, что он полностью излечился.
Тогда ей захотелось увидеться с Пакрет, и она написала матери, чтобы та привезла дочь домой.
После своего исцеления Рувьер никогда не заговаривал о ребенке. Но о теще он часто спрашивал, удивляясь, что она так долго отсутствует.
Когда Пакрет оказалась в доме вместе с госпожой де Мейак, госпожа Рувьер решила действовать осторожно, подготовив выздоравливающего к свиданию с девочкой.
Она сидела возле
— Друг мой, — сказала она, — вы не находите, что нам здесь одиноко и что настала пора встретиться с нашими родными?
— Конечно, — ответил он равнодушным тоном. — Рядом с вами одиночество меня не пугает, — добавил он с подобием улыбки, — но мне было бы приятно увидеть вашу мать. Она все еще в Марнеруа?
— Она возвращается вместе с нашей дочкой.
— Вы же знаете, дорогая, что у нас нет больше дочери, — промолвил Рувьер, зловеще нахмурившись.
Госпожа Рувьер посмотрела на него с ужасом. Ее устрашил новый приступ безумия, и она бросилась к нему в объятия.
— Друг мой, — вскричала она, заливаясь слезами, — прошу вас, заклинаю и умоляю, не лишайте меня моей Пакрет, нашей девочки… придите в себя.
Внезапно взгляд Рувьера стал таким же неподвижным и мрачным, как прежде.
— Пакрет умерла! — сказал он.
В это мгновение девочка, вырвавшись из рук бабушки, вбежала в комнату и ринулась между ног отца к плите.
Увидев это, Рувьер обмяк в кресле. Его поразил сильнейший нервный припадок: из горла вырывались какие-то невнятные звуки, а на губах выступила белая пена.
Жена дернула за звонок. Все обитатели дома сбежались в комнату, стали суетиться вокруг безумца, прыскать ему в лицо холодной водой; один же из слуг опрометью бросился за доктором***.
— Прогоните от меня этот призрак! — бормотал больной, к которому вернулся дар речи. — Не желаю больше видеть мертвых!
— Но это ваша дочь, друг мой, она жива! Пакрет, обними же отца, скажи ему, что ты его любишь и вовсе не хочешь умирать.
Пакрет с округлившимися от удивления глазами взобралась на колени к Рувьеру.
Тот вскочил с кресла, отшвырнул от себя девочку, чуть не покалечив ее, и испустил дикий вопль:
— Пакрет умерла… Я убил ее… Она здесь! — закричал он, падая на плиту, словно какой-то куль.
С пола подобрали уже труп. Через несколько месяцев подняли плиту возле камина — священник в это время творил заупокойную службу, — а затем все семейство в трауре проводило на кладбище гроб с детским скелетом.
ЖЮЛЬ БАРБЕ Д’ОРЕВИЛЬИ
Жюль-Амеде Барбе д’Оревильи (или, в более современном произношении, д’Орвийи, 1808–1889) считается одним из крупнейших французских прозаиков второй половины века. Мотивы колдовства, порчи, сатанизма неоднократно появляются в его романах («Околдованная», 1854; «Шевалье Детуш», 1864).
Пунцовый занавес