Инферно. Ад предателей
Шрифт:
Он мчался во весь опор по безлюдной улице, возбуждённый, раззадоренный и страшно довольный собой. За одним из поворотов повстречался Данталион.
– Помашите, дядя, ручкой! – весело заверещал Ярослав и проскакал мимо.
Данталион не двинулся с места, и вскоре Ярослав понял, почему.
Квартирные дома в этом районе стояли вплотную, без единой арки или прохода между ними, и длинный переулок, смахивающий на один из узких коридоров лабиринта, привел в тупик.
– О-па!
Ярослав уставился на мусорный контейнер с разбросанными
С десяток конных городовых ввалилось в тесный переулок, чем заблокировали единственный путь к отступлению.
– Слезть с коней, руки вверх! – завопил как потерпевший старший городовой.
Судя по растерзанному виду, он успел основательно покататься по земле и поплавать в мусоре, где наверняка потерял пистолет. Заслугой Данталиона никому не удалось сохранить огнестрельное оружие, и сейчас наготове полицейские держали кинжалы.
Ярослав поравнялся с вечным и почесал затылок.
– Что вы думаете, коллега?
– Похоже, нас загнали в тупик, – заметил Данталион.
– Да вы охренеть как наблюдательны!
– Повторяю – немедленно слезть с коней!
– Скажите, Ярослав Владимирович, какую позицию вы предпочитаете в ситуациях, так сказать, экстремальных?
Ярослав гоготнул.
– В любых ситуациях я предпочитаю позицию сверху.
Он не заметил, как драматург грустно улыбнулся.
– Странно. С вашим дерзким темпераментом я бы больше отнёс вас к любителям позиции «напролом».
– Последнее предупреждение! Сдавайтесь или мы применяем силу!
Натужившись, словно решая сложную головоломку, Ярослав всматривался в толпу полицейских, и лицо его скоро озарилось догадкой.
– А-а-а! – довольно протянул он.
– Что скажите, Ярослав Владимирович? Справитесь?
– Ха! Да что мне стоит дом построить?
Городовые крепко ухватились за поводья и кинжалы.
Драматург нежно погладил лошадь по шее, и та, взмахнув длинной шелковистой гривой, галопом помчалась на городовых.
Они надвигались друг на друга, один против десятерых. Ни Данталион, ни его лошадь нисколько не усомнились в своём намерении, а их противники уже выставили на готовность кинжалы.
И тут кобыла подогнула стройные ноги, оттолкнулась от булыжной дороги и буквально взмыла в воздух, воспарив над головами полицейских. Длинный плащ седока расправился по её бокам чёрными крыльями.
Пока полицейские, разинув рты, глазели на летящую лошадь, на таран попёр Ярослав. Раскидал городовых, как кегли, и умчался за приземлившемся союзником, громко вопя от удовольствия.
Они всё скакали и скакали по улицам, оставив преследователей глотать пыль. Мчались навстречу свободе мимо обременённых горожан. Ветер бил по лицам, но это были не пощёчины неизбежности и благоразумия, а благословение вольного духа.
Дома и кареты проносились почти с одной скоростью. Живые фигуры мелькали в глазах размытыми пятнами, одинаковыми, как осиновые листья. Одинаково и
Кобыла Данталиона остановилась в тени высоких деревьев сквера. Ярослав пронёсся мимо, но вернулся к вечному, нехотя вырвавшись из эйфории в серую реальность.
– Сдаёмся, – мрачно сказал Данталион, и лошадь повернулась обратно. – Руслана поймали.
* * *
Сегодня в этом кабинете не стояла привычная атмосфера законопорядка. Никто не приносил уголовные дела и не вызывал на дознание очередного преступления. А всё потому, что в этот день дознаватель был погружён не в службу закону, а в личный траур.
Солнце уже почти зашло. Сквозь задёрнутые шторы в кабинет заглядывал предсумеречный свет. Старая лампа на рабочем столе освещала изображение игриво улыбающейся девушки в шляпке с белой вуалью. В руках в коротких перчатках она держала веер.
Это была одна из самых отвратительных работ известного художника. Дама на портрете была капризной, кокетливой и немного дерзкой. Избалованной светской львицей, какой всегда хотели видеть её окружающие. Но Жанна не была такой никогда. Она терпеть не могла эту нелепую шляпку и проклинала сетчатую вуаль. Словно в клетке одним глазом, – как-то проворчала она и сделала вид, что очень довольна обновкой.
Чтобы туже зашнуровать корсет, ей с детства жёстко ограничивали рацион и запрещали деликатесы. Зато на портретах эталон великолепия! И кому какое дело, на какие жертвы пришлось пойти, чтобы гости светского вечера восторгались прекрасной девочкой на выданье? Самое главное – выгодный брак. А голодные обмороки и неудобные аксессуары не такая уж и высокая плата.
Единственное, что удачно изобразила рука художника, это цвет её глаз. Ни на одном портрете не было настоящих глаз Жанны. Всякий раз получались то ореховые, то деревянные, то горчичные с примесью непонятно чего. Никто не рисовал её такой, какой она была на самом деле. Только на этом изображении, одном из самых лживых и вульгарных, у Жанны были глаза цвета мокрого песка.
– Пять лет прошло. Ровно пять лет, как тебя нет с нами… А я до сих пор не нашла его.
Несколько кулаков заколотили по двери, и в кабинет бесцеремонно ввалилась толпа городовых в грязных шинелях, у кого-то местами порванных по швам.
– Я же просила не беспокоить меня сегодня, – утомлённо проговорила женщина в полицейском платье и с заплетённым на затылке длинным хвостом.
– Начальник! Поймали наконец!
– Кого поймали?
– Разбойников! – выпалил самый молодой и чумазый лицом. – Весь город на уши поставили, безобразие учинили…
– Битый час гонялись за ними, и таки прищучили!
– Я тут при чём?
– Так кроме тебя из начальства нет никого в отделе!
– Давай, начальник, сходи разберись. Уж больно рожи бандитские! Ты бы только видела, как они…