Инферно
Шрифт:
Это я… до того, как в меня стреляли.
Лэнгдону показалось очень тревожным смотреть на то, что он делал, абсолютно ничего помня об этом. Я был здесь прошлым вечером… и видел посмертную маску? Каким-то образом, между «сейчас» и «тогда» он успел потерять свою одежду, часы Микки Мауса и два дня своей жизни.
По мере просмотра видео они с Сиенной пристроились позади Марты и охранников, чтобы было видно получше. Пошли беззвучные кадры, на которых Лэнгдон с Мартой подходят к музейному стенду и с восхищением разглядывают маску. Пока они этим заняты,
Лэнгдон сразу узнал мужчину. Игнацио?!
— Это — Игнацио Бузони, — прошептал Лэнгдон на ухо Сиенне. — Директор музея Опера-дель-Дуомо. Я знаком с ним в течение нескольких лет. Только я никогда не слышал, что его называют Дуомино.
— Подходящее прозвище, — тихо ответила Сиенна.
В прошедшие годы Лэнгдон консультировался у Игнацио по находкам, связанным с Домским собором и его историей — он был редким специалистом по базилике — но казалось, посещение Палаццо Веккьо было за пределами полномочий Игнацио. С другой стороны, Игнацио Бузони, будучи влиятельной фигурой в мире флорентийских изящных искусств, вдобавок был энтузиастом и исследователем Данте.
Вполне авторитетный источник информации о посмертной маске Данте.
Снова сосредоточившись на видео, Лэндон увидел, как Марта терпеливо дожидается у задней стены прохода, а они с Игнацио, перегнувшись через ограждение, пытаются как можно ближе разглядеть маску. Пока мужчины занимались её обследованием и обсуждением, время истекало и видно было, как Марта у них за спиной явно посматривает на часы.
Лэнгдон сожалел, что записи наблюдения были без звука. О чём это мы разговариваем с Игнацио? И что ищем?!
Сразу после этого, как видно было на записи, Лэнгдон перешагнул через ограждение и присел перед самым стендом, приблизив лицо к стеклу на расстояние считанных дюймов. Марта тут же вмешалась, явно убеждая его в чём-то, и Лэнгдон с виноватым видом отступил.
— Извините, что я проявила такую строгость, — сказала Марта, снова заглядывая ему через плечо. — Но как я говорила, музейный стенд старинный и очень уязвимый. Владелец маски настаивает на том, чтобы мы не позволяли посетителям заходить за столбики ограждения. Он даже нашему персоналу не позволяет в своё отсутствие отпирать витрину.
Потребовалась пара секунд, чтобы осознать её слова. Владелец маски? Лэнгдон полагал, что маска — собственность музея.
Сиенна тоже выглядела удивленной и немедленно вмешалась.
— Значит, музей не владеет маской?
Марта отрицательно покачала головой и перевела взгляд на экран.
— Один богатый покровитель предложил нам, что он приобретёт посмертную маску Данте из нашей коллекции и при этом оставит её здесь в постоянной экспозиции. Он предложил почти целое состояние, и мы с радостью согласились.
— Погодите, — сказала Сиенна, — Он заплатил за маску… и позволил вам оставить её у себя?
— Это обычная практика, — пояснил Лэнгдон. — Филантропическое приобретение — один из способов для благотворителей оказать
— Благотворитель был человек необычный, — сказала Марта. — Подлинный исследователь Данте, и всё же, немного… как бы это сказать… фанатик, что ли?
— Так кто же он? — допытывалась Сиенна; в её обычном тоне сквозило нетерпение.
— Кто? — Марта нахмурилась, вглядываясь в экран. — Ну так вы могли недавно прочесть о нём в новостях — это швейцарский миллиардер Бертран Зобрист.
Лэнгдон весьма смутно припоминал это имя, Сиенна же схватила руку Лэнгдона и сильно её сжала — с таким видом, будто увидела привидение.
— Ну, точно… — запинаясь, заговорила Сиенна, мертвенно побледнев. — Бертран Зобрист. Известный биохимик. В молодости он сделал состояние на патентах в области биологии. — Она остановилась, сглотнув комок в горле. Наклонилась к Лэнгдону и прошептала. — По существу, это Зобрист придумал термин «генное манипулирование».
Лэнгдон понятия не имел о том, что такое «генное манипулирование», но в этом был порочный круг, особенно в свете недавно выплеснувшихся образов, среди которых были чума и смерть. Его интересовало, откуда Сиенна знает так много о Зобристе — от своей начитанности в области медицины… или, может, оттого, что оба они в детстве были вундеркиндами. Может, знающие люди следят за трудами друг друга?
— Впервые я услышала о Зобристе несколько лет назад, — объясняла Сиенна, — когда он сделал в прессе несколько весьма провокационных заявлений о росте народонаселения. — Она остановилась, помрачнев лицом. — Зобрист предложил «уравнение Апокалипсиса от перенаселения».
— Что, извини?
— По сути, это математическое обоснование тому, что население Земли растёт, люди стали жить дольше, а наши природные ресурсы на исходе. Уравнение предсказывает, что при нынешней тенденции развития нет иного исхода, как апокалиптический коллапс человеческого сообщества. Зобрист открыто предсказал, что род человеческий не продержится и одного столетия… если только не произойдет чего-либо вроде массового вымирания. — Сиенна тяжело вздохнула и встретилась взглядом с Лэнгдоном. — Вообще-то, Зобриста уже цитировали, приводя его фразу, что «лучшее, что когда-либо случалось с Европой — это Чёрная смерть».
Лэнгдон глядел на неё в ужасе. Волосы у него на шее встали дыбом, в сознании вновь вспышкой промелькнул образ маски чумы. Он уже всё утро пытался преодолеть ощущение, что его нынешняя проблема связана с маской чумы… но это ощущение становилось всё более и более навязчивым.
Мнение Бертрана Зобриста о Черной смерти как лучшем, что когда-нибудь произойдет с Европой было, конечно, ужасно, и все же Лэнгдон знал, что многие историки вели хронику долгосрочной социально-экономической выгоды массового вымирания, которое произошло в Европе в 1300-ых. До чумы перенаселенность, голод и экономические трудности определили Средневековье. Внезапное наступление Черной смерти, в то время ужасающей, эффективно «сократило человеческое стадо», создавая изобилие еды и возможность, которая, согласно многим историкам, была основным катализатором наступления Ренессанса.