Infernum. Последняя заря
Шрифт:
— Хуже, чем есть, уже не будет, — засмеялся Луйс. — На небеса никто из нас не попадет, потому что мы все грешны и не поможет ни один ритуал искупления, который тоже придумали люди. Не помню, в каком веке кто-то решил, что если попросить прощения, то другой человек, говорящий от имени Создателя, сможет очистить душу от скверны. Это ложь, которой вас пичкают уже тысячу лет. И вы считаете, что можно жизнь прожить во грехе, а под конец помолиться, умыться и все? Эмпиреи откроют свои врата и осветят путь из мрака к свету? — Иде показалось, что это очень болезненная тема для Луйса. Он отложил прут, так и не завершив выгибать, снял перчатки и прислонился к столу, упираясь руками. То, о чем он говорил, возможно, и заставило бы Иду задуматься,
— Но так завещ…
— Вот представь, хм-м, ты выйдешь замуж, допустим, за Ишаса, — он усмехнулся, заметив, как она вспыхнула и покраснела, позабыв о своем зарождающемся гневе, — но он изменится. Начнет тебя бить, проводить время с другими женщинами, бить ваших детей, пить, разрушит все, оставит без денег, ты проживешь жизнь в муках и страданиях, а потом перед смертью он попросит прощения, ты простишь его?
— Я…
— Да-да, — продолжил Луйс, закатывая глаза, будто и не ждал ответа на свой вопрос. — Он так никогда не сделает, он почти святой, ангел, но представь тогда кого-то другого, не знаю, неважно, сам факт — нельзя всю жизнь грешить, а потом одним словом искупить вину.
— Но Создатель…
— Ида, поверь мне, ему плевать. Он наигрался и как только станет скучно, он завершит одну игру и начнет другую.
— О чем ты?
— Да оглянись ты! Почему бы вам не попросить прощения за грехи и не избавить себя от всех этих казней, которые он на вас наслал? Часто у вас то засухи, то потопы, пожары и нападение зверей?
— Возможно, это заслуженное наказание? Мы должны понести его и вынести из этого…
— Вы ничего не должны, Ида, вы созданы свободными, но почему-то добровольно надели поводок себе на шею.
— Что случилось в твоей жизни, что ты так отчаялся и утратил веру?
Луйс стукнул кулаком о стол. Ида подскочила на месте. Луйс переменился в лице, весь его вид говорил о гневе, глубоко запертом внутри, но прорывающемся наружу.
— Что на тебя нашло? — еле проговорила Ида, пожалев о том, что вообще начала.
— Ты завела этот разговор, Ида! И если честно, меня пугает твое состояние, — уже мягче сказал Луйс, и Ида уже не видела гнева или злобы, будто и не было того мгновения.
— Я просто хотела узнать…
— Что? Правду ли говорят Рун с Исайей? Ты действительно поверила в то, что я могу быть ангелом мщения с какими, красными, глазами? Может ты у меня и крылья видишь? — Луйс демонстративно повертел головой, пытаясь заглянуть за спину, словно сам хотел убедиться, что крыльев там нет.
— Я не знаю, я… — полностью растратив уверенность, Ида села и схватилась руками за голову. Что-то не дает ей покоя, но при этом нет никаких оснований. Она уже не может сказать, что видела в реальности, а что оказалось вымыслом.
— Иди, отдохни, Ида. — Луйс посмотрел ей в глаза и вернулся к своей работе.
С чего она вообще взяла, что это может быть правдой? Какой же глупой она выглядела. Это же невозможно. Да, Луйс точно прав, она выдумала все.
***
Не понимаю, как, но она вспомнила. Она сопротивляется моим силам. Она вспомнила, хотя сомнения в ее глазах говорили о том, что она сама не верит в свои подозрения. Когда она вне поля моего зрения, я не могу влиять ни на мысли, ни на действия. Видения должны были заставить ее поверить. Но она не винит себя, не винит пророчество. Она ищет этому объяснение. Пришлось прибегнуть к внушению. И этот кулон… Я перерыл все, но так и не нашел, кто способен выковать такое совершенное изделие, которое бы могло обжечь меня, которое могло бы лишать меня способностей. Человек не смог бы. Последние недели я проверял Ишаса, но в нем нет ничего особенного, кроме исключительной человеческой добродетели. Честный, верный, принципиальный. Я в растерянности, но это уже не важно. Порой вера человека способна превращаться идею
[1] Денежная единица Заравата, равна копейке.
Глава 16. Преступление (Ранее 21. Солдаты)
Деревня застыла в безмолвном предчувствии. Тишина окутала плотным туманом, сквозь который с трудом пробивались тонкие лучи красного рассвета. Люди, изможденные и уставшие от бессонных ночей и беспрерывной работы, передвигались, казалось, пребывая в какой-то прострации. Безмолвные, с ничего не выражающими лицами, бледные, они были похожи на призраков. Лишь эхо стучащего молота разрывало ткань повисшего опасения. Тишина казалась бы божественной, если бы не отравленный страхом воздух. Если б не пугающее ожидание, тянущееся вечность, но не желающее прерываться. Прекратить агонию неизвестности или продлить попытки надышаться перед смертью. Все понимали, что с приходом солдат, покою придет конец. Но не лучше ли покончить со всем раз и навсегда, нежели томиться в удушающем ожидании неизбежного?
— Едут! Едут! — по главной улице пронеслась вихрем стайка мальчишек, которые еще не понимали всей серьезности сложившейся ситуации, но тревоги, смешанные с присущим юности любопытством, не позволили им усидеть на месте. Они с предрассветным туманом кучковались на пригорке у подъема к деревне. Завидев вдалеке отряд вооруженных людей, они рванули в сторону домов. Каждый жаждал первым донести весть.
— Едут!
— Сотня!
— Дурак! Их там не больше десяти!
— На лошадях!
— Только двое!
Их пререкания и противоречащая информация ураганом проносилась по улицам, влетая сквозь закрытые ставни, прорываясь под крыши и в дальние углы маленькой, уже не забытой, деревни.
Тишина была нарушена. Застывшее безмолвие в секунду превратилось в ускоренное, гудящее месиво, покой сменился суетой и молчание взорвалось десятком голосов. Возле дома старосты, во дворе которого собрались члены Совета, шептались, пытаясь разгадать причины сложившейся опасности. Попытки найти виноватых и перенести ответственность были прекращены, стоило пару раз нарваться на гневные тирады Йофаса и взгляды Игиль. На последнем Совете наконец все пришли к согласию, что единственный шанс, единственный выход —принять Солдат, распределить по домам членов Совета и других жителей, готовых предоставить отдельные комнаты, и надеяться, что подозрения императора рассеются, а угроза минет быстро. План не был идеальным, но за неимением других вариантов, Совет принял решение разбираться с последствиями после, а пока предоставить все, вплоть до последнего куска. Поэтому сейчас они стояли, едва успев завершить последние приготовления. В первую очередь нужно было встретить, создать положительное впечатление и не вызвать подозрений, после чего провести всех в дом старосты, где на заднем дворе раскинули шатры и накрыли столы, чтобы солдаты могли отдохнуть с дороги и перекусить. Заодно Староста надеялся, что за столом, когда командир отряда сумеет отдохнуть, попробовать объяснить сложившуюся ситуацию в надежде избегнуть наказания. Возможно, вино и сытный обед сумеют расположить того, в чьих руках сейчас была судьба всей деревни.
Отряд приблизился, вздымая пыль под копытами лошадей. Несколько всадников отделились от отряда и обошли столпившихся жителей. Встали вокруг. Еще двое отправились вверх по дороге, вероятно осмотреть, не притаился ли кто-то в проулках. Вперед выехал статный воин, удивительно для такого чина молодой. Шрамы, испещряющие лицо, настораживали и пугали — как знать в каком бою получены, а может вовсе в драке. Он оглядел собравшихся, сжал губы в линию и лениво произнес:
— Кто староста?