Инферняня

Касмасова Лилия

— Всего лишь маркер? — с сомнением спросила я, но ближе, чем на полметра, не приблизилась. (И ничего я не трусиха, но и маркеры ведь не должны плеваться огнями!)

— Точнее, небесный маркер. Я только читал о них, — Томас рассматривал находку с любопытством. Открыл колпачок, и провел несколько линий… в воздухе. За маркером, словно след от самолета, повисли огненно — оранжевые полоски. Томас прикоснулся к ним пальцем, они подернулись рябью, подул на них, они превратились в дуги, но не рассеялись и не исчезли. А так и висели посреди

комнаты.

— Ух ты, — сказала я. — А мне можно?

Томас протянул мне маркер:

— Сбоку кнопки — выбирай цвет.

Я нажала на зеленую, нарисовала в воздухе улыбающуюся рожицу и сама рассмеялась.

— Но зачем он нужен?

— Развлечение богов. Дорисовывать закаты, например…

То-то мне иногда казалось, что облака ну никак не могут сами по себе получиться такой забавной формы. Типа верблюда с вопросительным кошачьим хвостом.

— Не знал, что и у богов его класса они могут быть… — пробормотал себе под нос Томас. — Посылка, наверное.

— Какого класса?

— Гермес Олимпус — бог второго круга.

— Да?

— Угу. Бог — служитель богов.

— О, — сказала я. — А он может дослужиться до первого?

— Нет, — Томас засмеялся. — Боги не меняют своих… э — э… сущностей. Никогда. Хотя, если случится большая заваруха. Революция, бунт…

— Все как у людей, — сказала я.

— Вернее, у людей все как у богов.

— Да какая разница, — сказала я.

— Боги были первыми… — удивился Томас моему безразличию. — Надо убрать следы.

Он вынул из кармана зажигалку, щелкнул ею, и поводил огоньком по едва колыхавшимся в воздухе линиям. Огонек стирал их, как ластик.

— Это журнал… Гермеса? — спросил Томас.

— А что? — ну вот, сейчас он заберет его, как улику.

— Не знаю, — Томас взял журнал, стал его листать. — Мужчины обычно не читают такие журналы.

— Ну, может, боги читают.

— Ну да, — хмыкнул Томас. — Смотри-ка…

Он раскрыл страницу с портретом Вивиан Джемисон. Обожаю эту актрису. Никто лучше нее не играет в романтических комедиях. Но Гермес явно ее терпеть не мог: на фото небесным маркером были пририсованы фиолетовые усы и борода, а в волосах торчали кривые рожки. Они переливались и горели огнем. Томас перевернул страницу — там была статья и около нее фотографии помельче. Их Гермес тоже не пощадил: тут был копьеносный хвост, там толстый зад, а одну, самую мелкую фигурку, неугомонный художник вообще повесил за шею на тут же сотворенную им ветку дерева.

— А Олимпус-то с фантазией, — сказал Томас.

— Да — а.

Больше ничего интересного в журнале не обнаружилось, и Томас отдал его мне с глупой наставнической фразой: «Никому не показывай».

— У него к ней определенно какие-то чувства, — сказал Томас.

— Да, она точно не его любимая актриса, — сказала я.

— Угу.

Меня осенило:

— Она, знаешь, наверное, кто?! Его… нелюбимая жена. То есть, когда-то любимая!

— Это

вряд ли, — отмахнулся Томас.

Да, предположение выглядело неправдоподобно. Но я всегда думала, неужели есть простые смертные, которые женятся или выходят замуж за всех этих красавцев и красавиц? А теперь понятно: они выбирают себе в пары богов там всяких.

Томас сказал:

— А маркер я передам в корпорацию.

— Зачем? — я не спешила вытаскивать его из кармана — забавная все же штука. Можно детишек отвлекать от всяких глупостей.

— Затем, что он принадлежит не нам. А кому — можно выяснить.

— Знаешь, как говорят, что с воза упало, то пропало, — сказала я. Надоело мне во всем слушаться этого праведника и всезнайку.

Я думала, он начнет меня стыдить или угрожать не очень хорошими вещами, типа казни, но он только сказал:

— Как хочешь.

На кровати, где заснеженными Андами громоздились подушки, Петера не было. Почему-то меня это уже не удивило.

Потолок. Пусто. Под кроватями. Никого. В ванной комнате и внутри самой ванны — ноль.

На подоконнике за шторами! Нет.

Я начала тихо нервничать. Вышла в гостиную.

— Томас, ты не видел Петера? — а сама быстро окидываю взглядом и эту комнату.

— Нет, — он обеспокоенно вскочил.

Может, за телевизором? Я ринулась туда — пусто.

— Когда ты вышла завтракать, он оставался в спальне? — полуутвердительно сказал Томас.

— Ну да.

— Тогда зачем ты его ищешь тут?

— Потому что там его нет! — я почувствовала, что из моих глаз вот — вот брызнут слезы.

Томас ушел в спальню. Я за ним. Мы снова осмотрели каждый сантиметр спальни. Окна оставались зашторены и закрыты — с вечера.

— Наверное, он все же вышел из спальни в гостиную, — сказала я.

— Я бы не пропустил, если бы эта дверь открылась.

— А… А может, он просто пожелал очутиться где-нибудь, вот и все…

— Боги не могут просто желанием перемещать самих себя, только вещи… Твой? — Томас поднял с пола у окна полосатый кофейно — синий шелковый шарф. — Ты вчера вроде была без шарфа?

— Не мой, — сказала я. — Может, предыдущий жилец забыл.

— Нет, вечером шарфа здесь не было, — твердо сказал Томас. — Я осмотрел весь номер, прежде чем вы с Петером зашли.

Дрожащим голосом я сказала:

— Это же не гарпии?

— Конечно нет.

Томас сунул шарф в карман, присмотрелся к окну:

— Точно.

— Что? — я подскочила к нему.

Он показал на поднятый шпингалет:

— Окно всего лишь прикрыто, — и он открыл створку и мы выглянули наружу.

Перед нами раскинулся Нью — Йорк. В утреннем светло — сером небе никого вроде гарпий или человека в сандалиях не было. Тихо жужжа, летел вертолет, сине — перламутровый, с золотой полосой вдоль корпуса — он удалялся от гостиницы.

— Похитители могли быть на вертолете? — проговорила я.