Инфицированные
Шрифт:
– Маргарет, подай мне, пожалуйста, камеру.
Оглянувшись, она увидела, что Эймос стоит рядом с бедром Брубейкера. Почти все части тела были охвачены черной гнилью, но некоторые участки все же разлагались не так быстро. Одним из таких участков оставалось бедро. Она схватила камеру с разделочного стола и подала ее Эймосу.
Он указал на небольшое поражение на бедре, которое они рассматривали раньше.
– Маргарет, взгляни. – Эймос опустился на колени и сделал снимок.
– Ты уже показывал.
– Да, но разве ты не видишь разницу?
– Эймос, –
Эймос что-то переключил в камере, потом встал вместе с Маргарет плечом к плечу, так чтобы оба могли видеть маленький экранчик с крупным планом пораженного участка, из которого торчало тонкое голубое волокно.
– И что? – усталым голосом спросила Маргарет. – Давай скорее. Прежде чем от тела ничего не останется, нам предстоит еще сделать кучу работы.
– Вот фотография, которую мы сделали, когда впервые увидели пораженный участок, – тихо проговорил Эймос, а потом нажал на кнопку и вывел следующий снимок. – А вот фотография, которую я сделал только что.
Маргарет внимательно посмотрела на экран. Две картинки казались идентичными, за исключением одного: на второй картинке волокон было уже целых три: маленькое красное, маленькое голубое и первоначальное голубое, которое стало раза в три длиннее, чем раньше.
Хотя Мартин Брубейкер был давно мертв, волокна продолжали расти…
19
Переломный день
К полудню чертовы болячки чесались сильнее прежнего, и Перри уже стал всерьез задумываться о визите к врачу. Но ведь это всего лишь паршивая сыпь! Только никчемный слабак из-за такой ерунды побежит к докторам… Если у тебя нет самодисциплины, на что ты вообще годен?
Перри никогда ничем не болел. В то время как другие подхватывали грипп или воспаление легких, Перри отделывался легким насморком или несерьезным расстройством желудка. Коллеги могли без особых причин опоздать или придумать какой-нибудь предлог, чтобы не приходить на работу, а Перри за три года не пропустил ни одного рабочего дня и ни разу не опоздал. Подобную стойкость он унаследовал от отца.
Перри было двадцать пять лет, когда господин Рак, наконец, заявил о своих веских претензиях Джейкобу Доуси. Он отправился в последнюю поездку – в больницу, из которой так и не вернулся. А до этого за всю жизнь пропустил всего лишь один рабочий день. В тот день Перри сломал отцу челюсть.
Перри как раз возвратился с тренировки и увидел, как отец избивает его мать. Целую неделю шел снег, покрывая редкую траву и сырую грязную дорогу, ведущую к дому. Отец вытолкнул жену с крыльца в лужу, продолжая стегать ремнем. Подобные сцены были не редкостью, и Перри по сей день понятия не имел, почему он тогда – впервые в жизни – бросился на отца с кулаками.
– Я покажу тебе, кто здесь главный, – приговаривал Джейкоб Доуси при каждом ударе. – Вам, женщинам, только дай волю, вы на шею сядете! Кем ты, черт возьми, себя возомнила?!
Отец всю жизнь провел в Северном Мичигане и имел привычку растягивать слова. Это
В то время Перри был студентом-второкурсником, ростом шесть футов два дюйма и весом 200 фунтов. Конечно, габаритами он пока не мог сравниться с отцом, однако все равно бросился на него, сбив с ног и навалившись сверху.
Перри встал на ноги первым и, хрипло выругавшись, нанес папаше боковой слева. О том, что сломана челюсть, стало известно позднее. Джейкоб Доуси отбросил сына, словно мусор, потом схватил лопату и принялся яростно его дубасить.
Перри дрался ожесточенно, так как был уверен, что живым отец его не выпустит. Он нанес противнику еще два удара в челюсть, но Доуси-старший даже не пошатнулся, продолжая размахивать лопатой.
На следующий день боль оказалась невыносимой даже для такого здоровяка, как Джейкоб Доуси. Он пошел в больницу, где ему наложили несколько швов. Когда отец вернулся домой, то позвал сына на кухню. Покрытый синяками и ссадинами, Перри после избиения лопатой едва мог двигаться, но все-таки пришел и уселся за стол. Отец начал что-то писать на клочке бумаги. Перри едва разобрал полуграмотные каракули: «Не могу говорить, сломана челюсть. Ты дрался, как мужчина. Горд за тебя. В этом чертовом мире надо научиться выживать. Когда-нибудь ты поймешь и даже скажешь мне спасибо».
Перри запомнил его взгляд. В нем были печаль, любовь и гордость. Этот взгляд словно говорил: «Мне больнее, чем тебе». И не потому, что сломана челюсть. Избиение лопатой Доуси-старший рассматривал так же, как здравомыслящий отец мог рассматривать порку – нечто неприятное, отвратительное, что должно быть непременно выполнено в целях воспитания. Джейкоб Доуси считал, что поступает правильно. И хотя ему не нравилось причинять боль единственному сыну, он делал то, что считал нужным, чтобы быть хорошим отцом.
Да уж, спасибо тебе, папочка. Огромное спасибо. Ты у меня лучше всех.
Впрочем, несмотря на ненависть, Перри не мог отрицать, что именно отец сделал его таким. Джейкоб Доуси хотел, чтобы сын вырос крутым парнем, и он этого добился. Жесткость Перри помогала ему на футбольном поле, благодаря ей он получил стипендию и закончил колледж. Каким бы сумасшедшим ни был Джейкоб Доуси, он волей-неволей привил сыну несгибаемое упорство, которое Перри считал ключевой характеристикой своей личности. Ему нравилось упорно трудиться. Нравилось ощущать себя надежным.
Невзирая на сыпь, Перри вновь отправился на работу. Однако присутствовать на работе и эффективно справляться с ней – две разные вещи. Сосредоточиться не удавалось. В голове то и дело всплывали одни и те же возможные решения, мозг был словно окутан туманом, мешавшим ухватиться за самую суть проблемы.
– Перри, можно отвлечь тебя на минутку?
В его кабинку вошла Сэнди. Особого удовлетворения в ее взгляде он не заметил.
– Конечно.
– Мне только что позвонил Самир из компании «Пуллман». Их сеть бездействует вот уже третьи сутки.