Ингредиент
Шрифт:
…Parole-Parole-Parole…
Я покинул кухню. И поскольку я не способен смотреть на то, как наш мясник, эстет; Монсар будет готовить эту милейшею панду, пойду лучше прогуляюсь по окрестностям заведения и отвлекусь от этого негатива.
Я вышел на улицу подышать свежим воздухом.
Воздух здесь влажный, я бродил в тишине. Бродя по местной окрестности, я не позволял себе далеко заходить. Ведь скоро ждет работа.
Я вслушиваюсь в звуки существования.
Птицы кричат,
Первым моим чувством было тупое изумление, что я очутился под открытым небом, но я знаю, что все скоро смениться горькой тоской. Я даю голове своей полную свободу и позволяю своим мыслям течь беспрепятственно и непринужденно.
Пейзажи меня не очень вдохновляют, спокойствие полей меня не трогает, сельская тишина меня не раздражает и не умиротворяет. Лишь иногда меня завораживает насекомое, камень, упавший лист, или вот это прекрасное дерево. Иногда я могу часами рассматривать, описывать, разбирать на части дерево: корни, ствол, листья, каждый лист, каждая прожилка, еще одна ветка, и бесконечная игра различных, форм.
Восприятие обостряется, становится более терпеливым и более гибким, дерево распадается и воссоздается в тысячи оттенков зеленого цвета, в тысячи одинаковых и все же различных листочков. Мне кажется, я мог бы провести всю жизнь перед каким-нибудь деревом, так его и не исчерпав и не постигнув его, потому что мне нечего постигать и остается лишь смотреть: ведь все, что я могу сказать об этом дереве, это то, что оно – дерево; все, что это дерево. И этого достаточно.
В этот миг, чудовищное и чудесное сливались в какой-то точке; эту-то границу мне хочется закрепить, но я чувствую, что мне это совершенно не удаётся.
Совершенно растоптанный, оскверненный, возбужденный и униженный в собственных глазах, я вернулся в подполье.
Ecoute – moi…
Глубокой ночью начался кипиш; клиентов было просто уйма.
Все так как предположил тот хорошо надушенный помощник Монсара.
На кухне кипела работа и мёртвая плоть обретала изысканный вкус.
В зале играл живой оркестр. Какая приятная музыка! Где-то я уже слышал её!
Э-х-х. Знаете иногда устаёшь следить за всем, ведь контролировать всё, почти не возможно. (Как же я устал, черт возьми, мои спинные мышцы словно изнеможенны, мой позвоночник вял как резинка)
Я встал возле двери, облокотился о нее и смотрел, слушал, чувствовал.
Я будто присутствовал на спектакле, наблюдая со стороны, на расстоянии, не принимая участия в происходящем действе, не будучи ни актером, ни статистом.
Окружен людьми и вместе с тем не среди них. Вот же скукотища. Суета.
Иногда чувство скуки и суеты усиливает мою тревогу. Все посетители не были мне подобны, я отпустил себя, сдался, и как не странно, в этот миг я перестал понимать значения слов, которые произносили люди в подполье. Как будто они разговаривали на незнакомом мне языке. (Как же шумно) Все это было не реальностью, а лишь
Я опьяняюсь бредом мечтанья.
Тем временем. Я всё в суете смотрю на посетителей, закручивая свой ус на тонкий палец своей руки, и размышляю: «Я здесь за всем приглядываю, люди доверяют мне».
Как вдруг я почувствовал толчок в спину. И, по всей видимости, этот толчок был настолько силён, что он оттолкнул меня от проёма двери, и я чуть не упал.
Когда я обернулся, я увидел наглую физиономию месье Монсара.
— Не стой в дверном проходе, принцесса, ты мешаешь мне пройти!
Что за черт?! Я встряхнулся, переполненный злобой на Монсара, и сухо ответил:
— Что вы себе вообще позволяете?! Не обязательно толкаться было. – Крикнул я в ответ.
— Не надо стоять в проходе, черт побери!
— Не надо было толкаться! Это не красиво.
— Ты стоишь в проходе и бубнишь что-то сам себе под нос! Ты мешал мне пройти!
Иди, разговаривай сам с собой в любом другом месте! Только не в дверном проходе!
— Вы могли просто окликнуть меня, но не толкаться же.
Неожиданно Монсар подошёл ко мне впритык, и посмотрел на меня своим единственным глазом. Его глаз словно был заполнен злостью. Он всё пристально смотрел на меня. На миг мне показалось, что он видит этим глазом всего меня насквозь. Все мои страхи, все, что я скрываю; все, о чем я думаю; все, что я никогда некому не показываю.
Монсар, тихо произнес, настолько тихо, что это нельзя даже назвать речью.
Это была словно вибрация, звучащая у меня в голове:
— Я вижу тебя насквозь. Не связывайся со мной, молокосос. Ты единственный работник заведения, который только бездельничает здесь, и разговаривает сам с собой. Не стой у меня на пути. Тем более не стой в дверном проходе, принцесса.
Монсар выговорился мне, и тут же ушел, а я всё так и стоял в ступоре.
Ой-ой, я что обосраться от страха должен был? Вот же черт неуравновешенный!
К чему мне этот негатив? Я просто сделал вид, что ничего не произошло, и вернулся осматривать заведение и его посетителей.
Неожиданно мои глаза заметили в зале незнакомое лицо, и чтобы вырвать себя из этого странного состояния, я решил обслужить клиента одетого в белоснежную длиннющую рубашку и таком же белом тонком платке на голове, что свисал ему до плеч.
— Здравствуйте сэр, чего изволите?
— Ас-салям алейкум. Я жду, когда мне подадут панду. Я приехал из самой Саудовской Аравии сюда, чтобы попробовать панду в вашем заведении, известном на весь мир.
–– Конечно-конечно. Но вам придётся немного подождать. Панда долго готовится. Сегодня это наше главное блюдо. Вскоре её вывезут на всеобщее обозрение, а потом вы сможете приступить к пиру.
— Я подожду столько, сколько нужно, хоть до самого судного дня.
— Что? Мне не послышалось или вы сказали судного дня?