Ингвар и Ольха
Шрифт:
Закатное солнце играло на доспехах, всадники казались одетыми в красную чешую. Один сидел на коне недвижимо, угрюмый и насупленный, второй еще издали помахал рукой.
Ольха вскрикнула счастливо:
– Рудый!
Пол затрясся мелкой дрожью, Ингвар взбирался по лесенке со скоростью куницы, что гонится за белкой.
– Рудый? Где Рудый?
– К воротам едет! А с ним Асмунд!
Ингвар всмотрелся, тотчас же торопливо начал спускаться с криком:
– Отворяй ворота!.. Отворяй!
Заскрипело, затрещало, затем
Рудый еще с седла крикнул предостерегающе:
– Если сейчас скажет, что хочет есть, то это наглая брехня! Мы только что двух кабанчиков заполевали и съели!
Асмунд остановился как вкопанный, развернулся к Рудому, не замечая подбегающих Ольху и Ингвара:
– Что? Каких кабанчиков?.. Со вчерашнего утра во рту крошки не было!
Ингвар, смеясь, обнял его, а Ольха торопливо успокоила:
– Асмунд, будто мы не знаем Рудого! Как вы только доехали и ты не убил его по дороге?
– Вот видишь, – сказал Асмунд укоряюще Рудому, – какая у тебя слава?
Рудый спрыгнул с коня, глаза были отчаянные.
– Вот так и говори правду!
Зверята, улыбаясь, уже властными взмахами направляла челядинцев то на поварню, то в подвал за припасами. Кто из воевод говорит правду, угадать нельзя. Асмунд всегда ест так, что душа радуется, глядя. Недожаренное или пережаренное тоже смолотит, смотреть любо. И тарелки за ним мыть не надо.
Каждый вечер Ольха поднималась на дозорную башенку. Кремль и без того стоял на холме, а с башни все вовсе было как на ладони. И особенно заметны багровые огни, от которых начинало тревожно биться сердце, а мышцы напрягались, готовые уносить от беды. Горели веси, горели поля, сараи, стога сена.
Асмунд, несмотря на грузность, поднимался к Ольхе, стоял рядом, сопел жалостливо, ворчал, в досаде бил кулаком по высоким перилам. Рудый бывал наверху редко, умному и с печи все видно, а Ингвар словно страшился остаться с Ольхой наедине.
«Да не заведу я разговор об отъезде, – говорила Ольха ему громко, отчетливо, но про себя. – Всяк видит, что по дорогам и тропкам одни разбойники да тати шастают. Ехать мне нельзя, пока не утрясется». Тоже всем очевидно. И никто не ждет, что она уедет. Правда, ей самой не хочется уезжать, сейчас уезжать, но это уже ее личное, вслух не произносимое.
Сегодня Ольха долго стояла наверху с Асмундом, прежде чем услышала, как заскрипели ступеньки. Пол и дощатые стены начали подрагивать: Ингвар обычно взбегал, прыгая через две ступеньки, из него через край била ярая мужская мощь.
Едва бритая голова выросла над краем, как Ольха сразу поймала себя на том, что украдкой посматривает на его чуб. Все еще не может привыкнуть, что русы бреют голову, носят серьги… обязательно в левом
Она ощутила, как на щеках разгорается румянец. К счастью, темнеет, не увидит даже Асмунд.
Ингвар был в простой полотняной рубашке, без меча, лишь на поясе висел короткий нож. На сапоги налипла глина, явно ездил в дальние веси своих земель.
– Олег говаривал, – сказал Асмунд, ни к кому не обращаясь, – что эти люди, идущие от семени великого Славена, ни в горе, ни в радости не знают удержу. Теперь видим, до чего доводит радость…
– Может, горе? – предположил Ингвар. Он покосился на Ольху.
– Какое горе, когда помер кровопийца князь Олег!
– Да уж, ни одной целой хаты не осталось, – согласился Ингвар. – Как любят жечь!
– И рубить мебель, – добавил Асмунд.
Оба посмотрели на Ольху, не обиделась ли за свой народ. Ольха пожала плечами:
– И бить посуду.
В ночи пожары были особенно страшными. Дым сливался с черным небом, разве что не затмевал звезды, зато багровый огонь видели издали. Ольха словно слышала отчаянные крики, треск падающих крыш, стен, ржание обезумевших коней в запертых конюшнях.
– Это еще цветочки, – сообщил Асмунд хмуро.
Ольха подпрыгнула:
– Что может быть хуже?
– Уход Олега застал хазар, савиров и гиксов врасплох. Сейчас спешно собирают войска. Со дня на день надо ждать их отряды. Уже завтра нам бы послать людей. Пусть ждут и хватают лазутчиков.
Ингвар усомнился:
– Со дня на день?.. У них сейчас заготовка кормов. Ни один каган не соберет войско для набега! У нас еще есть недель пять, не меньше.
Ольха вспомнила:
– Я слышала, что князь самые сильные дружины поставил на границах с хазарами. Это верно?
– Верно, – сказал Асмунд, оживляясь. – Вот что значит княгиня! Сразу в корень смотрит. Верно, Ингвар?
– Ну, гм…
– Я про тот корень, что, мол, по-княжески зрит в главное. А если Олег предвидел, что стрясется? И заранее послал туда войска? Чтобы не пустили хазар в глубь наших земель?
Ингвар топтался на месте, не отрывал взор от багрового неба. Прорычал с неудовольствием:
– Оставь свои шуточки насчет корня. Вижу, тебе опасно сидеть рядом с Рудым. Он не становится лучше, а с него на тебя всякая погань переползает… Не думаю, что можно так далеко предвидеть. Но судить не берусь. Олег знал больше, чем мы, смертные. Однако его дружины, это верно, могут не только задержать хазар, но и вовсе сбить рога напрочь.
Он умолк, осматриваясь настороженно. В сумерках по пыльной дороге брели к кремлю оборванные люди. У многих на голове, руках белели тряпки, где темными пятнами выступала кровь. С ними было много детей, самых малых несли на руках.