Ингвар и Ольха
Шрифт:
Сделала осторожный глоток, прислушалась, с усилием удержала на месте расползающиеся губы. Это не брага и не медовуха. Тем до этого… как Ингвар сказал, вина, как жабе до вола.
– Вино? – повторила она медленно, словно пробуя на вкус и само слово.
Ингвар торопливо кивнул, его глаза не отрывались от ее полных, покрасневших губ:
– Хиосское!.. А вон фалернское… И афинского отведай.
Он налил из другого кувшина самую малость, дождался, пока Ольха выпьет, не старается напоить допьяна, отметила она удивленно, затем в тот же кубок налил из третьего кувшина, украшенного на
Это вино было светлое, оранжевое, словно в нем таилось солнце тех южных стран, о которых рассказывают в сказках. На миг тоска коснулась сердца: только по сказкам знает те страны! А эти, проклятые, бывали. Затем глоток кипрского вина, так назвал Ингвар, снова повернул мысли. Это терпкое, хмельное, жгучее. По гортани словно горячий комок прокатился, в желудке стало тепло и легко.
Ингвар что-то говорил еще, но она решила, что и так разговаривает с ним слишком много. Он ее главный враг, нельзя забывать ни на миг. Даже за таким удивительным столом.
Она видела, как в палату вошли трое в белых одеждах волхвов. Все с одинаковыми седыми волосами на плечах, бородами, посохами, только лица их были закрыты личинами. У двух – берестяными, искусно расписанными, а у третьего маска была из темной меди. Лик, выкованный неведомым ковалем, был ужасен: грозные глаза, ощеренный рот с клыками, хищный оскал, заостренные скулы. Личины покрывали лица волхвов целиком, оставляя только затылок.
Она шепнула Ингвару:
– Это… кто?
– Тайные, – шепнул он тоже, она ощутила в голосе воеводы страх. – Из братства Тайных Волхвов. Никто не смеет зреть их лица. У вас их нет?
– Нет. Я только слышала о них. У них, говорят, ужасные обряды. Они поклоняются богам, что давно забыты… или низвергнуты новыми, молодыми. Б-р-р!
Волхвы прошли вдоль стены, исчезли в другой двери. Ольха заметила, что те из гостей, кто их видел, на время присмирели, словно над их головой пролетела смерть, едва не задев крыльями. И кто знает, не пролетит ли обратно еще ниже.
Она пришла, как поняла вскоре, когда уже отгремели здравицы в честь великого князя, в честь побед, и теперь гости пили и ели в свое удовольствие, на великого князя внимания почти не обращали. Ее хоть и заметили, но тут же забыли, а пили друг с другом, звонко стукаясь краями кубков, расплескивая дорогое вино, громко хохотали, обнимались, подозрительно вызнавали, уважает ли их сосед, после чего снова обнимались и, вытирая друг о друга сопли и слюни, слезно клялись в вечной мужской нерушимой дружбе.
Ольха не выдержала, спросила соседа слева, им оказался добродушный Асмунд:
– Кто вон тот?
Асмунд на миг оторвался от кабаньей ножки, он ее держал двумя руками, но кончиками пальцев, словно лапку дрозда, посмотрел на Ольху, перевел взгляд на Ингвара:
– Где?
Ольха указала глазами на соседний стол, где смеялся и шутил человек со смуглым лицом и ястребиными глазами.
– Слева от мужика с дурацким чубом на бритой голове.
Сказала и осеклась, ибо хотела заодно уесть Ингвара с его нелепым клоком волос, забыла, что у Асмунда такой же, но грузный воевода не заметил или поленился заметить. В один прием сожрал половину ноги вместе с костями, и
– Гм… Не упомню. А вот наш молодой воевода знает наверняка.
Он кивнул на Ингвара. Ингвар сумрачно загребал золотой ложкой гречневую кашу, пропитанную топленым жиром из гуся. Уши его двигались, будто прислушивался к шорохам в лесу, а в сторону Ольхи не смотрел вовсе.
Ольха отвернула лицо. На Ингвара старалась не смотреть, уловила первые признаки охмеления. А меньше всего хотелось бы ударить в грязь лицом перед своим тюремщиком. Княгини никогда не бывают пьяными, как простые сенные девки.
Асмунд хитро посмеивался. Дальше сидел Рудый, он незаметно утащил с блюда друга половинку поросенка, взамен положил обглоданный скелет жалкого бекасика. Асмунд не видел еще, смотрел на Ольху и Ингвара, хитро щурился, чем-то став похожим на Рудого. Ольха подумала, что как собаки становятся похожи на людей, так и друзья. Только люди перенимают не у старшего, а у худшего.
– А в самом деле, – сказал Асмунд задумчиво, – кто бы это мог быть? Я его раньше не видел в этих хоромах. Ингвар, кто тот чернявый?
Ольха краем глаза заметила во взгляде Ингвара, который бросил на развеселившегося Асмунда, нечто напоминающее благодарность.
– Чернявый? – сказал он так поспешно, что едва не подавился. – Сын хазарского кагана. Не наследник, конечно. Наследника берегут, а этот прибыл послом. Вчера прибыл, с князем еще не виделся. Олег не спешит, да и этот сперва почву прощупывает, как на болоте, не провалиться бы, узнать все тропки заранее.
Ольха, делая вид, что ей неинтересно, буркнула что-то, хотя внутри все верещало от жажды узнать побольше о загадочных хазарах, о которых доходили в Искоростень лишь смутные слухи, глазами указала на рослого молодого витязя с золотыми волосами, что веселился с такими же могучими дружинниками в дальнем конце палаты.
– А тот?
– Варяг, – ответил Ингвар без промедления. – Зовут его Малькольм, он явился к Олегу, наслышавшись о его мудрости. И остался, хотя вроде бы мудростью Олега попользоваться не пришлось. А вот тот рядом с ним, справа, любопытный зверь… Родом багдадский иудей, но прижился в Киеве, дом купил, трех жен завел, наложниц не меньше десятка, в свои теплые края ездит все реже, без охотки. Видишь, даже одет как киянин, не отличишь. Говорят, богатств у него больше, чем у короля какого, но он начал их потихоньку перетаскивать в Киев. Значит, верит в князя. Верит, что отныне все пойдет без грабежей, по законам.
Ольха нахмурилась: опять хвала ненавистному захватчику славянских земель, Ингвар тут же кивнул на могучего витязя за дальним столом:
– А знаешь, кто это? Мальфред Могучий, сильнейший из киевских богатырей. Коня поднимает со всадником в полном доспехе и носит по двору, в одиночку тараном в ворота бьет, две подковы разом ломает!
– Зачем?
– Что – зачем?
– Зачем по две подковы портит?
Ингвар сказал раздраженно:
– Силу свою кажет! Сила – разве это не самое важное для мужчины?