Initium. Легенда одной Души
Шрифт:
– А как же Уголек? Как он без нас?.. – говорила я, всхлипывая. – Кис-кис?!
Я позвала котёнка и он, возникнув словно из ниоткуда и блеснув зелеными глазами, прыгнул мне на руки. Прижав его к груди, я рыдала теперь уже громко и безудержно. Мне хотелось уговорить отца не уходить от меня и в то же время вернуть маму. Но из-за слёз, перехвативших дыхание, я не могла ничего сказать.
Всё дальнейшее было будто во сне. Мы к кому-то пришли, пожилой мужчина выгнал со двора лошадь, запряжённую в телегу, раздвинул мешки, чтобы я могла забраться между ними. Помню, как я обнимала отца, вцепившись в его одежду. Как он, без остановки повторяя, что любит меня больше жизни, водрузил на телегу, отцепил мои дрожащие руки от себя и скрылся в
Через пару дней после этих событий мы остановились недалеко от леса. Возница помог мне слезть с телеги, взял мой скромный багаж и повёл в жуткие тёмные заросли, где за блестящей на солнце стеной кустарника возвышались огромные дубы и кипарисы, с редкой примесью бука и отдельно стоящими еловыми деревьями. Я крепко обнимала Уголька, испуганно прижимавшего уши. Котенок был не на шутку напуган и вздрагивал от каждого шороха. Да и я боялась сказать хоть слово, издать малейший звук.
Глава 2.
Возница шёл, ориентируясь лишь ему известным способом. Переступая через коряги, обходя выворотни и едва заметные болотца. Я следовала за ним шаг в шаг, затаив дыхание и размышляя о родителях, о дедушке, которого совсем не помнила, и о том, как теперь буду жить в этом жутком месте. За прошедшие дни я столько плакала, что глаза были опухшими и от этого полностью не открывались. Сил рыдать больше не было. Я так устала, что готова была улечься на мягкий влажный мох, свернувшись клубком, словно маленький, испуганный котёнок, и уснуть. И спать до тех пор, пока всё не вернётся на свои места: мама, папа, дом… Но нет, прежней жизни теперь не стоит ждать. Она осталась в прошлом – светлом и беззаботном.
Спустя бесконечно долгое время блуждания по лесу, мы подошли к горам, у подножья которых стояла деревянная хижина, крытая камышом. Рядом с ней седобородый мужчина колол дрова, поднимая топор высоко над головой и резко опуская вниз. Звук ударов эхом разносился по лесу, мечась меж стволов деревьев, словно испуганная птица. Заметив нежданных гостей, мужчина поставил топор, вытер рукой вспотевший лоб и вопросительно посмотрел на моего спутника. Затем, заметив меня, в его взгляде мелькнуло беспокойство, сменившееся осознанием произошедшей беды.
– Её забрали. – только и сказал возница.
Дед при этом (а это был именно он), запнувшись, спросил, кивнув в мою сторону:
– А отец?
– Он ушёл за ней…
Повисла пауза. Затем старик завёл нас в дом, накормил, указал мне на кровать, предложив лечь и отдохнуть. После этого мужчины вышли на улицу, оставив меня в одиночестве.
В те минуты я больше всего волновалась о том, чтобы дед не прогнал Уголька. Мужчина выглядел очень сурово и это меня пугало. Впрочем, позже я поняла, что мои опасения были напрасными. Кота он принял с радостью, ко мне относился очень хорошо: заботился, рассказывал интересные истории, водил по окрестностям, знакомя с лесом, с деревьями и травами, с ягодами и грибами. Он многому меня научил: готовить еду, выращивать овощи, плести корзины. Готовить снадобья и зелья, шить, прясть. Он научил меня почти всему, что я знаю! А самое главное – он научил меня любить этот лес.
На следующий день после приезда дед сделал для меня кровать и небольшой сундук для пожитков. В его доме, где всегда царил полумрак, было множество странных вещей, хранящихся в большом дубовом сундуке: карты, оружие, одежда, подзорная труба, книги и многое другое. На стенах висели небольшие гравюры и оленьи рога. Как-то раз я спросила, не жалко ли ему убивать оленей, ведь они такие красивые! Дед тогда рассмеялся и ответил, что животные сами отдают их. Позже, правда, объяснил, что олени и косули каждый год меняют рога, а дед находит их и создаёт необходимые вещи: рукоятки для ножей
Так вот я и росла в лесу, привыкая к его дикости. К соседству хищников, змей и отсутствию людей поблизости. С дедом мне было интересно, ведь ему всегда было чему меня научить, о чём рассказать. Он старался не напоминать о родителях, хотя иногда зимними вечерами мог задумчиво сказать, что я очень похожа на мать. На его дорогую Птичку… Но мужчина тут же одергивал себя, менял тему. Он не хотел теребить мою и без того потрепанную психику грустными воспоминаниями. Нет, они никуда не исчезли, но притупились в памяти. Было много нового, интересного – того, что отвлекало от прежней боли. Но порой на меня находила грусть, и я могла долго сидеть у окна, наблюдая, как меж тёмных ветвей проглядывает Луна, серебря листья и опуская на землю свой холодный голубоватый свет. В такие часы Уголек приходил и ложился на коленях, словно ощущая мою печаль. Я же гладила его по лоснящейся шерсти, вслушиваясь, как фырчит мой неизменный друг, а за окном раздаётся уханье сов и прилетает издали волчий вой…
Проходили годы. Каждый из нас был занят своим делом: Уголек ловил мышей, дед уходил в лес, рубил дрова, иногда охотился. А иногда оставался дома и мастерил корзины, ножи или сумки из шкур. Да и мне было, чем заняться: я готовила есть, собирала травы, ягоды или грибы, которые затем развешивала сушиться, нанизав на тонкие прутья. Ухаживала за нашим маленьким огородом, где росла капуста, морковь, тыквы, лук и щавель. Я привыкла к такой жизни и была достаточно счастлива, не смотря на грусть о родителях. Молчание деда давно дало понять, что надеяться на встречу с ними нет смысла. А однажды мои последние надежды были разрушены, когда я случайно услышала разговор деда с приехавшим к нему мужчиной (тем самым, что привёз сюда меня), который рассказывал, что родители мертвы. Было горько, но я видела, как старик сдерживается, стараясь не причинить мне лишнюю боль. При этом сам он, очевидно, страдал не меньше! И тогда я тоже сдерживалась и ничего не спрашивала об этом. Лишь однажды, помню, обняла деда и, пряча лицо в его рубаху, пробормотала сквозь слёзы:
– Мне так грустно без них…
– Я знаю, родная. Мне тоже. Но мы должны оставаться сильными. – ответил он, гладя меня по взъерошенными волосам грубой рукой.
И постепенно я смирилась, постаравшись оставить в сердце лишь то приятное, что было с родителями связано. Мне нужно жить дальше, нужно быть сильной и смелой, чтобы выжить. И когда я задавалась вопросом, для чего мне вообще жить, дед всегда давал один ответ: «у каждого из нас свое предназначение. Важно найти его, а отыскав не побоятся идти по начертанному пути». Позже этот ответ удерживал меня от необдуманных поступков, когда бывало особенно тяжело и одиноко. Мне казалось, что рядом как и раньше сидит дед, смотрит на меня с грустью и повторяет: «иди по начертанному пути, будь храброй…». И я двигалась дальше, хотя моя жизнь и казалась мне абсолютно никчёмной, ненужной…
Однажды дед ушёл в лес, но вечером так и не вернулся. Не вернулся он и на следующий день. Я с тревогой ждала его, затем отправилась на поиски и искала много дней. Старик мог повредить ногу, его могли ранить дикие звери. Мог и сорваться со скал или угодить в болото. Я обошла все окрестности, осмотрела все возможные места. Топи, ущелья, тропинка к деревне, берег реки – его нигде не было. Небыло даже намёка на его возможное местонахождение или на то место, где он пропал. И в конце концов я осознала, что он не вернётся. Я осталась одна. Мир сразу стал огромным и пугающим, а дальнейшая жизнь казалось зашла в тупик. Куда теперь мне идти, что делать?.. Прорыдав несколько дней подряд, свернувшись на своей постели в маленький, беззащитный комок, я заснула далеко за полночь. И мне приснился дед. Он смотрел на меня с укором, словно напоминая о своих словах: я должна быть сильной. Я должна жить. Но зачем, зачем?..