Injectio платины 2
Шрифт:
Встревоженный и озадаченный чиновник вышел на веранду. Вслед за ним поспешила старшая гостья, прихватив с лежанки незамеченную им ранее зелёную накидку, украшенную аппликацией из белой кожи. Пропустив вперёд хозяина дома с его сестрой, комнату покинула и странная девушка.
Едва за её спиной закрылась дверь, как сквозь тонкие створки тут же донеслись оживлённые голоса. Забыв о приличиях и благовоспитанности, женщины, перебивая друг друга, бросились торопливо высказывать свои впечатления о чудесным образом воскресшей золовке и её молчаливой спутнице.
Терпеливо ожидавшие на холоде
Нимало не смущаясь, та уселась на полированные доски, натянула свою странную обувь и совсем по-крестьянски обвязала верёвочками высокие голенища.
Терпеливо дождавшись, когда она приведёт себя в порядок, начальник уезда, по-прежнему теряясь в догадках, но сохраняя привычно невозмутимый вид, вернулся назад и, пройдя через промёрзлый зал приёмов, оказался на переднем дворе. Здесь он направился к притулившемуся возле большого здания строению, где располагался его домашний кабинет. Отправившиеся вслед за ними служанки помогли хозяину и гостьям разуться, после чего замерли у красивых, покрытых резьбой дверей.
Прошлёпав большими ступнями в толстых носках по идеально чистому лакированному полу, хозяин дома уселся в лёгкое кресло возле широкого, инкрустированного пластинами из панциря черепахи стола и, радушным жестом указав на два таких же сиденья, сказал:
— Что такое случилось с вами, дорогая сестра, если вы боитесь открыто говорить об этом?
— Моя история настолько невероятна, брат, — вздохнула собеседница, отведя взгляд. — Что я сама порой в неё не верю. Но наберитесь терпения, и пожалуйста, отошлите слуг со двора. Я не хочу, чтобы о том, что произошло, знал ещё кто-то, кроме вас.
Начальник уезда привык доверять своим домашним, и Амадо это знала, и если она просит удалить челядь, значит, речь пойдёт о чём-то необыкновенном и несомненно очень опасном для всей семьи.
Постучавшись и дождавшись разрешения, вошли слуги с большой корзиной, вроде тех, что используют профессиональные носильщики, и двумя матерчатыми узлами.
Потом принесли источавшую тепло бронзовую жаровню, установив её посередине комнаты.
Последними появились наложницы. Анно, самая молодая, поставила перед господином поднос с наполненным кипятком чайником на длинной ручке и прикрытую крышечкой чашечку. А её «сестра» по гарему с поклонами подала монахине и её спутнице блюдца с ароматно парящими пиалушками.
— Ошо! — обратился к ней глава семьи. — Передай всем, чтобы во дворе и на веранде никого не было. Нечего зря мёрзнуть. Уж очень сегодня холодно.
— Да, господин, — вскинув аккуратные брови, склонила голову наложница, мелодично звякнув браслетиками на тонких запястьях нежно-белой руки. — Спасибо за вашу доброту, господин.
— Скажи, если кто вздумает подслушивать — выгоню из дома! — чуть повысил голос чиновник, которому вдруг показалось, что собеседнице взбрело в голову иронизировать.
— Хорошо, господин, — ещё ниже поклонилась молодая женщина, отступая к двери.
Бано Сабуро приподнял фарфоровую крышечку, с удовольствием втягивая носом аромат свежезаваренного джангарского чая.
— Так получилось, что я покинула
Не отрывая от рассказчицы пристального взгляда, начальник уезда согласно кивнул и отпил чая.
— Она вдруг захотела немедленно вернуться к мужу в Хайдаро, — продолжила собеседница. Монахиня подробно рассказала о том, как госпожа Индзо согласилась подвести их до Букасо, как её обоз встретился с невольничьим караваном Вутаи, и как они вместе продолжили путь по куриханской дороге.
Потягивая начинавший остывать напиток, брат внимательно слушал сестру, и хотя его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, во взгляде отчётливо читалось недоумение. Видимо, пока что в её истории он не видел ничего необыкновенного.
Однако, когда речь зашла о том, как работорговец стал уверять всех, будто бы прилетевшее со стрелой письмо отправлено людьми господина Киниоши, хозяин дома возразил:
— Он ошибся. Ни одного человека из нашего уезда там не было. Нам только недавно разрешили покидать селения. А в те дни даже из домов просто так не выпускали. Вутаи обманули.
— Да, — тяжело вздохнув, согласилась монахиня. — Но мы это поняли слишком поздно. Тогда нам не хотелось оставаться на проклятой земле. Поэтому мы и пошли по маноканской дороге.
По мере её рассказа чиновник чувствовал, как у него перехватывает дыхание, а бешено заколотившееся сердце всё сильнее сжимают холодные пальцы страха.
Он знал, что воины генералов Отосаво и Наемено сожгли в его уезде деревни Кихаро и Мигяги, перебив всех жителей, после того как там появилась петсора. Доходили до него слухи о тех ужасах, что творились на границе с заражёнными землями, когда солдаты беспощадно расстреливали из луков и арбалетов пытавшихся спастись от эпидемии беженцев, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Говорили ему и о чёрных дымах огромных погребальных костров. Но Бано Сабуро не мог себе даже представить, что в одном из них может гореть тело сестры, павшей под беспощадными стрелами воинов Сына неба.
Теперь ему стало ясно, почему войска из Хайдаро спешно отправили на восток, а бороться с эпидемией прислали армии из центральных провинций.
— Нам даже не дали уйти, брат! — вскричав, собеседница торопливо поставила блюдце на маленький столик возле своего кресла, суетливо достала из рукава застиранный платочек и вытерла хлынувшие из глаз слёзы.
— Негодяи! — не выдержав, рявкнул начальник уезда, без труда разобравшись в причинах трагедии. — Вас подло заманили в засаду! Но зачем? Если у них был приказ убивать всех, почему на курихской дороге вас просто прогнали?