Инкарнация
Шрифт:
– Да, – отозвалась Адель, – пойдемте. – И она повела его к крыльцу, благодаря Святой Грааль за то, что мама дышала. И что этот крепкий мужчина решил помочь ей.
Дверь распахнулась, Мира тут же закричала, позвав отца, а когда леди Белерон занесли внутрь и Адель выбежала на крыльцо поблагодарить незнакомца, его уже нигде не было. И только сердце Адель билось будто бы в два раза быстрее.
***
Маму отогрели и напоили травяными отварами, которые всегда хранили на случай простуд – в холодное время года без них не обходилось, а зима с каждым годом будто бы становилась все длиннее. Дочери посменно дежурили у ее кровати, пока отец
Но Адель винила только себя. Она позволила себе мечтать, совсем позабыв про состояние мамы. Стоило быть внимательнее.
Сейчас Адель сидела возле мамы, держа в руках вышивку, которую заливала слезами, и люто ненавидела себя. Как она посмела желать чего-то для себя, когда ее родным так плохо? И в то же время, она прекрасно осознавала, что если ничего не изменится в их жизненном укладе, то всем станет лишь хуже.
Возможно семье все же будет лучше без нее, особенно если она найдет себе применение. Как они смогут ютиться в комнате над магазином впятером?
Пришла Мира и предложила сменить Адель на ее «посту», и хотя та отнекивалась, сестра уговорила ее отдохнуть и немного поспать. Адель и впрямь провалилась в сон, вот только он совершенно не принес ей отдыха.
Во сне ей было тяжело, очень тяжело, каждый шаг вперед давался с таким трудом… и все из-за этих доспехов. Совсем как тот рыцарь на площади, она облачилась в металл, который сиял на солнце золотом. Она шла вперед, к другому источнику света и тепла. Сияние и слезы слепили ее, на руках запеклась кровь, а ступала она по чужим телам. И все же, шаг за шагом, она двигалась дальше. К свету, как к символу надежды. К Граалю… Он звал ее.
Адель очнулась со странным чувством пустоты и до утра проплакала. На рассвете, глянув на свое измученное лицо, она собрала все силы в кулак и заставила себя одеться и причесаться. Нельзя было раскисать. А когда она спустилась приготовить завтрак, то обнаружила на кухне маму.
– Что ты здесь делаешь, ма? Срочно ложись в постель! – Адель взяла маму под руку, желая увести с кухни.
– Ох милая, самое страшное миновало. Ночью меня сильно лихорадило, но потом… внезапно мне стало гораздо лучше. И как видишь, сейчас все в порядке. Сама не знаю, в какой момент я потеряла сознание на улице, но спасибо тебе и твоему знакомому, вы подоспели вовремя.
Адель еле сдержала слезы.
– Ну что ты такое говоришь…
– Все-все, перестань, поверь, мне уже лучше. Кстати, кто этот мужчина?
– Так, случайный прохожий,– отмахнулась Адель.
– Есть же на свете добрые люди!
Адель вспомнила о незнакомце, и к ней вернулось ощущение очарованности: этот мужчина приковывал к себе взгляд, а его голос так странно воздействовал на Адель, будто… управлял ею.
После завтрака, когда на сердце у Адель немного полегчало, она вышла на улицу и осмотрелась, стараясь припомнить события вчерашнего дня. Тот человек, который вручил Лили цветок и письмо, куда он пошел? Нужно с этим разобраться. Снег сегодня смилостивился над жителями Монсальважа, решив взять выходной. День выдался ясный, холодное небо раскинулось над городом синим полотном, без единой белой ниточки.
– Так, я вышла с переулка Круссан на нашу улицу… – шепотом проговорила Адель, восстанавливая свой маршрут. – А значит тот человек…он пошел…
Она спустилась с крыльца и вернулась по улице, заглядывая в переулок между домами, где скрылся незнакомец с гвоздиками. И только сейчас
– О Королева! – простонала Адель, вспоминая свою бывшую «лучшую подругу», которая здесь жила, но отступать не собиралась.
Она юркнула в переулок, подходя к дорожке, что вела на задний двор их дома. Оттуда можно было пройти на кухню. Раньше Адель была здесь частой гостьей, пока ее не заподозрили в воровстве: леди Таргюсон оговорила Адель, обвинив в том, что она украла брошь ее дочери Николетт. В тот момент Адель жалела лишь об одном – что действительно не украла чёртову брошь! Хотя бы клевета не была напрасной. Целый год Адель вынашивала план мести, но та растаяла как дым, и сейчас не осталось ничего ни от той дружбы, ни от той злости.
– Ну, была ни была, – подбодрила себя Адель и засеменила вперед. Никто не обращал на нее особого внимания – еще одна хорошенькая девушка из множества других.
На подходе к двери черного входа Адель помедлила: она не знала, что скажет, встретив обитателей дома, да и вообще, ворваться в чужое жилище, даже по-соседски это перебор. Но что еще ей оставалось? Если отбор в королевы уже сегодня в полночь, у нее совсем мало времени. А потом… потом на Грааль и бархатный трон можно будет не расчитывать. Если только стать кем-то вроде Канцлера и править всеми исподтишка? Но разве ей этого хотелось? Скрываться в тенях? Или же блистать на балах среди сверкания хрустальных ламп и свечей?
Адель решительно взялась за ручку, тихонько приоткрыла дверь, которая – о чудо – даже не скрипнула, и заглянула внутрь. К ее счастью, никого внутри не оказалось, тогда Адель распахнула дверь шире и зашла внутрь. Сразу же на глаза ей попалась вазочка, в которой стояла… синяя гвоздика! Вот так удача!
Тогда Адель и услышала шорохи. Очень недвусмысленные. Нет, это вовсе были не мыши, подумала она с легкой ухмылкой и, оторвав взгляд от гвоздики, медленно двинулась в сторону кладовой, откуда и шли тихие всхлипы и возгласы. Какой знакомый голосок, подумала Адель, вслушиваясь в причитания девушки, молившей пощадить ее.
– Анри… Анри… сжалься надо мной… я не смогу и дня без тебя…
– И я… mon amie… и я…
Вот так, средь бела дня! Адель прикрыла рот рукой, сдерживая смешок. Николетт оказалась не такой уж и тихоней! А еще за последние пару лет она заметно похорошела, расцвела, и на их улице у Адель появилась очевидная соперница. Вот только Адель не собиралась приманивать местных женихов, и особенно не таким способом! В чулане! Неужели не добрались до спальни? Вот так пыл!
Она села на скамейку рядом с дверью в кладовую и сложила ногу на ногу, чуть раскачивая носком сапожка. Как же вовремя она все-таки заглянула, и даже не придется что-то из себя изображать. Маленькая леди Николетт Таргюсон сама прыгнула ей в руки, как мышка кошке в коготочки.
Адель стянула с рук перчатки, рассматривая ладони. Неприятное чувство прокралось из сна в реальность – будто ее руки покрыты коркой запекшейся крови, но только чьей? Ее собственной ли? Это всего лишь дурной сон, отмахнулась она, но холодок по коже все же пробежал.
Дверь кладовой вдруг распахнулась и оттуда буквально вывалился молодой человек в белой батистовой рубашке, небрежно выдернутой из брюк. Он наспех накинул на плечи сюртук и, повернувшись, заметил Адель. На лице негодника (или лучше сказать, дамского угодника?) расплылась обольстительная улыбка, в серых глазах мелькнули теплые искорки.