Инкогнито
Шрифт:
к отвесному…
Перельется боль твоя
ей вдвойне,
Потому что с ней нельзя
не по-честному.
Зазвенит она струной,
только тронь,
Сделай шаг навстречу ей –
и откроется,
Да
не огонь,
О другой душа твоя
Богу молится.
Там, внутри тебя давно
листопад,
Там, внутри тебя давно
осень плачется,
Как же хочется упасть
в синий взгляд,
За которым счастье спит
или прячется.
Пожалел сегодня сердце –
не отдал.
Волчья жизнь, она по-волчьи
и мерилась.
Все звонка ее из прошлого
ждал…
Самому вот только в чудо…
не верилось.
Сказоч-Ник
Мужчина стоял неподалеку от входа в ресторан, в небольшой нише, пока оставаясь незамеченным для расположившихся за столиком коллег. Спешить было некуда, а он нуждался в этом времени, паузе перед тем, как присоединиться к остальным.
Смотрел на плавную линию плеч, неестественно ровную спину, тонкие, изящные руки, и осязал обнаженность не ее молочно-белой кожи, а свою собственную, будто кто-то непрошено ворвался в жизнь, в то, что было незыблемым и непоколебимым. КЕМ-ТО неожиданно оказалась эта странная пташка, непонятная женщина, которую хотелось обойти самой дальней дорогой. Так было бы лучше всего и проще, но вместе с этим желанием, кажущимся логичным и правильным, возникло и иное, как утром в офисе: отогреть замерзшие пальцы, подрагивающие от волнения, и растопить лед в серьезных глазах.
Был почти уверен, что это ее первый поход в ресторан за долгое-долгое время. Она чувствовала себя здесь чужой и смущалась так, что исходящее от нее напряжение чувствовалось на расстоянии. С чего бы только? Ведь выглядела сейчас так, что многих мужчин в зале заставила отвлечься от своих спутниц и украдкой бросать взгляды на нее. И даже не подозревала этого.
Ему впервые приходилось сталкиваться с таким, и увиденное не нравилось. Он не любил проявлений откровенной боли, а Арина казалась ее сгустком, была пропитана насквозь пустотой и отчаяньем. Упоминание утром о маленькой дочери не оставило сомнений в том, что она воспитывает ее самостоятельно, и, если муж когда-то и существовал, то теперь его нет и близко, причем довольно давно.
Вкус одиночества был знаком, но в собственной внутренности почему-то не вызывал отторжения. Привычно, понятно и вполне обоснованно. А вот наблюдать насмешливую, почти кощунственную пляску сомнений и страхов в чужом сознании оказалось неприятно, горько и почти мучительно. Вот только почему? Что ему за дело до ее тревог? Какая разница, что она не может расслабиться даже тогда, когда причин для беспокойства нет и в помине? Достаточно щелкнуть пальцами или лукаво прикрыть глаза и сразу же найдется множество желающих исполнять ее капризы…Вот только в наличии таковых он всерьез сомневался.
Нина
Он заметил рассеянный взгляд, которым Арина окинула подаренный другом букет. Не обрадовалась. Скорее, растерялась, не зная, как правильно реагировать. Она любит другие цветы? Перевел взгляд на то, что сжимал в собственной руке. Казалось, что ЭТО должно ей понравиться, хотя, по большому счету, руководствовался лишь собственным вкусом да тем, чтобы не выбрать ничего из того, что покупал прежде. Для своей жены.
Нина. Опять она. Тенью за спиной, ломотой в окаменевших мышцах. Непреходящая боль и глупое детское упование на возможность все вернуть. Если бы осталось, что возвращать…
Он скривился, как от зубной боли, обжигаясь воспоминаниями. Захотелось сорваться прочь, подальше от ожидающей его компании. Слишком много нежеланных мыслей за один день. И все из-за нее…
Но не явиться на встречу было, по меньшей мере, некрасиво, и мужчина в очередной раз отбросил прочь терзающие мысли. Его семейным дрязгам точно не место за столом, где собрались люди, рассчитывающие на спокойный вечер и дружественную обстановку. Все потом. Наедине с собой и с жестокой памятью, не позволяющей отринуть ее даже спустя столько времени.
***
– Ну а тебе-то самой кто понравился из них? – Юля искренне не понимала, почему сложно ответить на такой простой вопрос. Придирчиво оглядела подаренные цветы. – Слушай, мать, за один вечер тебе подарили четыре шикарных букета, ты побывала в одном из самых дорогих ресторанов города в компании потрясных мужиков, и до сих пор не поняла, кто из них впечатлил больше других?
– А почему они должны были меня впечатлять? Мы просто ужинали… – разговор с подругой впервые за долгое время был сложным. Арина ощущала себя охотницей, позарившейся на чужое. На то, что ей принадлежать не будет никогда. После прошедшего вечера собственная идея найти автора письма перестала казаться нелепой. Теперь это воспринималось полнейшим безумством. Поверить в то, что для встретившихся ей мужчин она может представлять хоть какой-то интерес (или представить когда-то в отдаленном будущем), не могла. Совершенно обычная, уставшая женщина, погрязшая в ворохе проблем – ну чем ей привлечь кого-то из них? Роскошной внешностью она не обладала, ни явными, ни скрытыми талантами наделена не была. Сотрудница в лучшем случае, даже о дружбе размышлять оказалось непросто, а уж о большем думать – и подавно. У нее не получалось представить себя с кем-то из них… ближе, чем за столиком ресторана или на сиденье машины. Вчерашнее возвращение домой это только подтвердило. Александр вызвался подвезти ее, и, оказавшись в салоне дорогого автомобиля, она растерялась до такой степени, что едва не начала заикаться. И стыдилась сама себя, собственной неловкости, неумения вести разговор с мужчиной на равных и не краснеть, как влюбленная девчонка, стоило ему взглянуть на нее. Она не была влюблена, и давно вышла из того возраста, когда в подобных ситуациях краснеют, но ничего не могла поделать.
А на новой работе хотелось остаться. Ее заразила энергия этих людей, их умение владеть собой, находить общий язык друг с другом и готовность идти навстречу. За два с половиной часа, которые они провели в ресторане, пришлось узнать много подробностей из жизни агентства. Нет, ни Алиса, ни мужчины даже намеком не позволили разгласить содержание хотя бы одного письма, следуя негласным этическим принципам, но было очевидно, что проблемы других и готовность доставить радость тем, кто нуждался в этом, были для них намного значимее собственных переживаний. У Арины так не получалось. Она лишь ради Насти была способна отложить то, что терзало душу, стиснуть зубы, пряча слезы от дочки. Но улыбаться при этом посторонним, тем более, находить для них слова утешения и поддержки, – это что-то за пределами реальности. Или она просто привыкла все время жалеть себя, не подозревая, что кому-то может быть значительно тяжелее? Ведь наверняка у каждого из ее новых знакомых были какие-то сложности в жизни, хоть и разного уровня, но она точно не являлась из них самой несчастной. Алиса росла без матери, в последние годы еще и приняв на свои плечи груз ухода за отцом-инвалидом, но при этом казалась такой жизнерадостной, что самой Арине невольно стало стыдно за свое частое нытье. Ей и денег хватало почти на все необходимое, и Настя, маленькое солнышко, была здорова. Да и расставание с мужем – скорее благо, чем беда. Сколько людей могли бы позавидовать такой судьбе…