Инквизиция: Омнибус
Шрифт:
— Да… Да… — пробубнила та сквозь транс.
— Что ты хочешь от меня, Карнелиан? — крикнул Жак, чтобы разговорами задержать иллюзию подольше.
Главное, чтобы стража губернатора не сорвалась и не открыла огонь… Очевидно, что они уже видели Карнелиана прежде, правда, не в столь жутком и бьющем в глаза обличье. Стража опасливо разглядывала фигуру из света, которая возникла словно по волшебству, но в то же время выглядела как настоящая.
— Не спрашивай, что ты можешь сделать для меня, — глумливо откликнулся Карнелиан. — Спроси, что для тебя могу сделать я!
— И что же это может быть?
И вновь у Жака
— Догони и найди! Если сможешь! — Фигура поднялась в воздух, закружилась, угрожающе выбросила руки, с пальцев с треском сорвались сполохи света — и пропала в тот самый миг, когда охрана губернатора открыла огонь. Рубиновый свет лазеров прошил пространство обители, словно тончайшие нити яркого пламени — тускло светящее нутро печи.
Зря.
Даже больше, чем зря.
С галерей, где зеваки пялились вместо того, чтобы прятаться, раздались вопли. Часть экранов взорвалась. Лазерный огонь прекратился слишком поздно.
— Получилось? — нетерпеливо спросил Жак у астропата.
— О да! Я пометила его так, что он и не заметил. Я смогу следить за ним, а он и не узнает. Вам придётся взять меня с собой, инквизитор Драко. Заберите меня отсюда. Сколько десятилетий я прожила здесь, при дворе, — не сказать словами. Но ни разу не покидала его, разве что только сознанием улетая к далёким звёздам, но никогда по-настоящему не живя где-то в другом месте. Только краткие торговые послания. Полтора века прошло или два? Меня омолаживали… дважды, трижды? Ведь я так ценна. О, глаза мои слепы, но я чувствую всё вокруг — и сыта этим по горло. Еда для меня — что пепел на вкус. Благовония только дурманят, но у них нет аромата. Я могу только осязать. Увезите меня далеко-далеко.
— Если Карнелиан покинет Сталинваст, — прямо ответил Жак, — тогда нам может понадобиться увезти тебя на огромное расстояние.
О да, интуиция, велевшая Жаку нанести визит Воронову-Во, не ошиблась. Она, Мома Паршин, была истинной целью его духа-хранителя — той крошечной частицы могущества Императора, с которой они шли рука об руку.
— Почему мне нужно опасаться отправить ваше послание, инквизитор? Из-за нежных чувств к тюрьме, где вся роскошь для меня лишена вкуса? Из-за привязанности к этому городу или этому миру, где я только страдала?
Она, похоже, докопалась до смысла послания.
— Ах, пусть лучше смерть освободит меня, прежде чем я успею почувствовать, совсем в другом месте! Это будет жестоким, но — утешением.
— Между покоями губернатора и каютой корабля, — ответил Гугол, — ты вряд ли найдёшь такие уж ошеломительные отличия.
— Даже краткий путь до корабля станет для меня великой освобождающей экспедицией.
— Да, нужно немедленно возвращаться на «Торментум», — сказал Жак. — Теперь, когда гидра ушла в варп, Карнелиану больше деваться некуда.
— Ты же старая, Мома Паршин, — с сомнением заметил Гугол.
— Я пойду за вами своими ногами, — пообещала та.
— А твоё животное «кошка»?
— Мин сохранит верность дому, а не мне.
— И ты любишь такое существо?
Старая женщина нырнула обратно в свою мягкую пещерку, чтобы побыть несколько мгновений с животным. Она погладила пушистый загривок, затем подхватила простую перемётную сумку с пожитками,
— Я готова.
— Сейчас самое время, — сообщила Ме’Линди.
С верхних этажей вопили раненые. Пульты сыпали искрами, уже занимаясь огнём. Убитый горем толстый мажордом рвался в палату. Охрана спорила. Лучше отвлечь внимание человек-арлекин просто не мог.
По пути к вокзалу труботранспорта Жак отправил Гримму воксом распоряжение вынести из номера отеля всё, что сможет, расплатиться, если потребуют, и встретить их у «Торментума».
В какой-то момент путешествия дряхлость Момы Паршин взяла своё. Слабой и отрезанной от быстро меняющегося окружения — а, может, ошеломлённой им, — ей потребовалась направляющая рука. Ме’Линди некоторое время практически несла её на руках. Затем старая женщина собралась с силами и зашагала дальше сама, налегая на посох.
Даже по меркам кораблей, способных садиться на поверхность миров, «Торментум Малорум» был исключительно гладким и обтекаемым, чтобы как можно скорее преодолевать атмосферу. Лишь варп-стабилизаторы заметно выступали из корпуса, но и тем была ловко придана форма крыльев.
Внутри судно никоим образом не напоминало берлогу с сокровищами или сераль вольного торговца. «Торментум» был погребальным храмом Повелителя Человечества, мрачным и траурным.
Отделкой внутреннее пространство напоминало чёрные катакомбы. Узкие коридоры соединяли каюты с койками или полками с комнатами-криптами с инструментами или машинами. Стены, потолки и полы были выложены гладким обсидианом и гагатом с вырезанными рунами, сокровенными молитвами и священными текстами. В нишах, каждая — со своей электросвечой, изображения уродливых врагов человечества словно корчились в языках пламени. Эти огни, трепеща, многократно отражались в тёмных, глянцевых поверхностях, отчего стены казались пустотой космоса — обращённой в камень — со звёздами и расплывчатыми мазками туманностей, мерцающими внутри. Немногочисленные иллюминаторы обычно были закрыты ухмыляющимися злобно масками демонов.
Одна переборка представляла собой огромный барельеф, изображающий героический облик Императора, попирающего тело архипредателя Гора. Совсем не похожий на ту иссохшую, но не умирающую фигуру, что сидела в самом сердце своего трона среди леса трубок и проводов. Практически мумию, живой труп, который не может шевельнуть даже пальцем (да и остались ли у него пальцы или хотя бы костяшки пальцев в этой мешанине медицинской аппаратуры?). Однако разум Повелителя по-прежнему достигал дальних далей.
Жак часто молился у барельефа. Весь декор корабля служил укреплением его веры.
Что же касается спутников Жака… Ме’Линди относилась к «Торментуму» с непроницаемым безразличием, а Гримму коридоры и крипты напоминали родные шахты и богатые углём пещеры. Коротышка бродил по кораблю и довольно бубнил, оживляя в памяти героические сражения со свирепыми орками в тесноте подземных цитаделей.
Гугол в полёте то ли общался сам с собой на приглушённых тонах, то ли просто напевал что-то — трудно сказать. Сперва Жак думал, что навигатор болтовнёй или пением пытается поддержать вой двигателей, который иногда сбивался, но теперь догадался, что тот просто перечитывает свои стихи, шлифуя старые и сочиняя новые. «Мрак. Могила. Смерть».