Инквизиция: Омнибус
Шрифт:
В этой комнате Гхейт учился читать. Здесь он держал обмакнутое в чернила стило непослушными пальцами, что набирались уверенности и твёрдости с каждой неуклюже нацарапанной буквой. Здесь он изучал сакральные писания, усваивал катехизис веры Матери, постигал священные тексты, служившие центром его верований.
Здесь он научился уважать своего наставника, доверять магусу, который распознал в нём некий смысл там, где другие видели лишь биологическое уродство и нелепость. Здесь он научился наделять хозяина частью своей преданности, которая — он понял теперь, с уколом вины — была больше той, с которой он относился к своей
И теперь хозяина здесь не было. В момент кризиса, когда его мир переполнился смятением и кошмарами, когда одетый в пурпур чужак, что ворвался в его жизнь, систематически разрушал всё и вся, что ему было дорого; в тот момент, когда хозяин был ему нужен больше, чем когда-либо, чтобы стать опорой в этом хаосе — он оказался один.
— П-примаций? — пробормотал он со своего привычного места прислужника у двери. Лишь тишина пустой комнаты была ответом.
Выйдя в заляпанный слизью коридор, он остановился у соседней кельи и коротко проинформировал её обитателя — какого-то примация из Совета, чьего имени он не знал и не стремился узнать — о приказаниях Арканниса.
Собрание Совета должно состояться через час — неважно, разрешится исчезновение Крейсты или нет.
Выдержка шестая:
Отрывок, том IV («Бог-Труп»), «Примации: Клавикулус Матри»
Ненавидь их.
Ненавидь неблагословлённых, неисповедованных, незатронутых. Ненавидь их за жестокость, ненавидь их за неприятие, ненавидь их за невежество. Ненавидь их за их бога.
Ненавидь их, потому что, будь ты примаций, или маелигнаци, или контагий — можешь быть уверен, читатель: они ненавидят тебя.
Довольствуйся следующим, благородный гибрид: они поймут. Когда-нибудь, рано или поздно, они поймут свою ошибку. Они примут Матерь, когда Она наполнит их мир, и Она посмотрит на них и скажет: «Вы опоздали!»
Ко всем Она приходит, и всем Она несёт забвение.
Лишь верные дети соберутся подле Неё, где будут наслаждаться вечно. Мы приветствуем смерть, которую Она приносит, ведь она ускоряет наше единение с Её Божественностью!
Я чувствую Её в своей крови, я чувствую Её зов, я чувствую Её приближение.
И да будет так.
Маршал Делакруа вошёл в зал для инструктажей Центрального участка, погруженный в мрачные мысли, больше стараясь сосредоточиться на отрывистом лязге собственных шагов, чем зацикливаться на новостях, которые только что получил. Короткое сообщение, неожиданное и загадочное, но несомненно подлинное, судя по защитному коду на заголовке, казалось, сейчас прожжёт дыру в кармане. Он обеспокоенно потрогал бумажку пальцем, словно чтобы ещё раз убедиться в её реальности.
Зал, обстановка которого вызывала клаустрофобию даже в лучшие времена, был забит людьми. Он ещё ни разу не видел здесь столько народу. Собравшиеся командиры не менее пяти полков СПО нервно толкались с тактиками, сервиторами-савантами, всяческого рода вспомогательным персоналом и операторами связи, именитыми вигиляторами и его собственными угрюмыми помощниками.
— Господа, — произнёс он, вздрогнув от громкости собственного голоса, — у нас проблемы.
Суровый генерал в переднем ряду ответил насмешливым, полным цинизма голосом:
— Я думаю, это уже известный факт, Делакруа. Мы слышали твои обращения. Да снаружи просто зона боевых действий, во имя Трона… — потёртый бионический глаз мужчины щелчком закрыл и открыл радужку. — К чему это всё?
— Всё, что я говорил в обращениях — правда.
В голосе генерала бурлил скептицизм:
— Ксеногены в Гариал-Фоле, да? Я и понятия не имел, что ты любитель всякой чепухи.
По комнате прокатился взрыв нервного смеха.
Делакруа скривился. Он не числил дипломатию среди своих сильных сторон и откровенно не обладал достаточным терпением для дискуссий. Он цапнул пальцами воздух, подсознательно хватаясь за силовую булаву, которая обычно висела сбоку на ремне.
— Той чепухи, — зарычал он, — что имперский губернатор и вся Плюрократия мертвы. Убиты чужацким варп-дерьмом.
Тишину со всех сторон взорвали восклицания ужаса:
— Мертвы?
— …Слёзы Императора!
— …кто главный? Что собира…
— …ловек явно выжил из ума…
— Ксеногены…
— …не верю ни единому срано…
Делакруа выхватил пульт у сжавшегося помощника и ткнул переключатель. Древний проектор — кольца проводки спутанными артериями обвивали его латунные шкалы и механизм фокусировки линз — ожил с сухим стрёкотом. Возмущённая толпа, неверяще гудя, единым движением повернулась к проецируемой картинке.
— Ох… — раздался голос.
— Вы смотрите, — прошипел Делакруа, — на пикт-снимок, сделанный в Тороидальном зале судебной экспертизой час назад.
Отдельные детали было трудно различить, столь замысловатым было расположение тел. Несмотря на неравномерность видимых на снимке элементов, уложенных с изысканным артистизмом в неровные круги и геометрические узоры, которые притягивали взгляд, призывая впитать каждый жуткий штрих, каждый росчерк бойни — во всём, однако, отслеживалось некое единство, общая черта, которая объединяла отдельные части: их цвет. Красный.
— Кожа снята, — сказал Делакруа, отвечая на общий невысказанный вопрос. — У всех без исключения.
— Боже-Император, смилуйся…
Кто-то ближе к задним рядам блевал с осторожностью, какую позволяла теснота пространства.
— За три часа до этого… до того, как это было обнаружено, я был в Тороидальном зале, — вздохнул Делакруа, разрываясь между врождённой нелюбовью к вниманию и потайным наслаждением от пленения аудитории. — Нам был представлен экземпляр ксеногена… человеком по имени Арканнис. Он заявил, что принадлежит к Святой Инквизиции.
— Инквизиция, здесь? — пробился сквозь толпу испуганный шёпот; одно лишь упоминание об этой наводящей ужас организации вызвало почти такой же трепет и страх, как и новость об угрозе ксеногенов.