Инквизиция
Шрифт:
– Конечно, конечно, – подхватил Итиен. – Именно там все начинается, на Архипелаге. Настает плохое время, у инквизиторов развязаны руки, и теперь они всюду вершат свою пародию на правосудие. Уже есть недовольство, и думаю, его станет еще больше, когда они доберутся до Калатара.
– Будет не просто недовольство, – вмешалась Равенна. – Суды, костры, доносы… Вы хоть представляете, на что это похоже?
Итиен слегка обиделся, что его перебили, но вспомнил о тактичности.
– Да, это нужно прекратить. Они убивают Архипелаг. – Вероятно, губернатор больше сожалел о потерянной
– Но мы не можем действовать так же свободно, – указала Телеста. – Чтобы выступить открыто, мы должны быть уверены в поддержке. Нужно, чтобы в Калатаре было достаточно людей, на которых мы можем положиться.
– Используйте слухи. – На этот раз идею подал Мауриз. – Нет ничего сильнее людской молвы. Распустите слух, что прибывает предводитель – скоро этот слух разойдется по всему Калатару, и люди ему поверят.
Я поерзал на каменной скамье. Мрамор все еще был очень холодным, и ветки изгороди неприятно впивались в спину.
– Трудность в том, чтобы соединить движения за независимость в Калатаре и Фетии, – заметила Палатина с задумчивым видом. – Вы хотите использовать Калатар просто как платформу, чтобы начать Фетийскую революцию? Архипелаг заслуживает большего.
– Нам нужен флот, – сказал Итиен, согласно кивая. – Если мы сумеем повлиять на адмиралов, мы лишим императора поддержки и одновременно сможем защитить Калатар. А для флота нам потребуется маршал, – добавил он, многозначительно глядя на Палатину.
Я взглянул на сад, спрашивая себя, не прячется ли кто за живой изгородью или смоковницами. То, что они обсуждали, называлось государственной изменой, а Итиен, как мне казалось, не принял никаких мер против подслушивания. Или ему вообще все равно? Мы прибыли в Илтис всего два часа назад, и за это время он успел публично оскорбить инквизицию, Сферу в целом и императора.
– Маршал? – с сомнением переспросила Палатина. – Ради Рантаса, мы говорим о свержении императора. Тебе лучше забыть о маршале. Танаис служит этой семье больше двух веков – и думаешь, теперь он вдруг восстанет против них? Даже против Оросия?
– А маршал, похоже, презирает Оросия, – вмешался я, вспоминая разговор в дворцовом саду моего отца в Лепидоре пару месяцев назад. Если бы я смог подтолкнуть их привлечь в этот заговор Танаиса, у меня бы так или иначе появился дополнительный рычаг. Возможно, я в их руках, но это не мешает мне иметь свои собственные планы, пусть и скромные по сравнению с тем, о чем говорили фетийцы. – Он сказал, что Оросий не делает чести Тар'конантурам, и не захотел сообщить мне, кто я такой. Возможно, это значит, что маршал тоже что-то замышляет.
Палатина бросила на меня настороженный взгляд, а Мауриз ответил:
– Маршал постоянно в разъездах, но, возможно, удастся обойтись без него. Если мы сумеем убедить адмирала Каридемия и еще нескольких оставаться хотя бы нейтральными, этого должно хватить. Главное, что военный флот не поддерживает императора.
– Этот план слишком сырой и требует доработки, – твердо заявила Палатина. – У нас еще нет согласия Катана, которое нам необходимо, и
Фетийцы переглянулись, и Итиен неохотно кивнул, не привыкший, что ему устанавливают правила.
– Хорошо, прорабатывай детали, но не слишком тяни, – велел Мауриз. – Нельзя упускать такую возможность, Фетия не должна больше страдать под игом тирана.
Разговор свернул на другие, менее взрывоопасные темы, и пока Итиен и Мауриз кратко излагали Палатине события последних двух лет в Фетии, я думал о последних словах Мауриза, не выходящих у меня из головы.
Теперь мне стало болезненно ясно, что не только религия порождает фанатиков. Я слишком близко видел религиозный фанатизм, чтобы сохранить душевное спокойствие, но политика всегда была смертельной игрой, изобилующей интригами и заговорами. Власть и честолюбие – движущая сила политики во всем мире, но фетийскими республиканцами двигало нечто большее. Они следовали идеологии, которая, в известном смысле, ставила их в один ряд со Сферой.
Меня словно окатило холодной водой, я испытал шок, когда культурный, элегантный фасад Мауриза треснул, открывая внутри фанатика. Республиканского фанатика, возможно, менее кровожадного, чем инквизиция, но это только вопрос степени. Итиен со своим превосходством и своей бестактностью был не лучше. Его фанатизм был другого рода, замаскированный надменностью и поразительной самоуверенностью, но это все равно был фанатизм.
И Палатина, которая была моим ближайшим другом в течение двух лет и которая, как я думал, оставила Фетию далеко позади, теперь оказалась в центре всего этого. Эти фетийцы смотрели на нее снизу вверх – она была для них такой же иконой, как Лечеззар – для бескомпромиссных фундаменталистов. Она всегда была предводителем, стратегом, но в Цитадели и Лепидоре это мало что значило. Здесь, в сердце Архипелага, всего в нескольких тысячах миль от самой Фетии, ставки были намного выше.
Пока фетийцы разговаривали между собой, забыв про нас, я посмотрел на Равенну и увидел на ее лице необычное выражение. Заметив мой взгляд, она слабо улыбнулась, и это выражение исчезло. Но оно встревожило меня, потому что в нем я увидел решимость, уверенность, которых она давно уже не проявляла. Равенна пришла к какому-то решению и никак не хотела, чтобы я в нем участвовал. Будь я внимательнее, я бы понял, что это означает. Но я не понял – пока не стало слишком поздно.
Глава 14
Спустя два дня я лежал на своей кровати в консульстве Скар-тарисов, прислушиваясь к шуму дождя за окном, когда Равенна постучала в мою дверь.
Зимний шторм налетел на Илтис после полудня, загоняя всех под крышу. Он не шел ни в какое сравнение со штормами в Лепидоре: без гор, вызывающих турбулентность, он просто несся по низким холмам острова. Было странно смотреть вверх и не видеть слабого, почти незаметного свечения изощита, прикрывающего город, а без него я чувствовал себя незащищенным.