"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Еще есть что?
— Нет, монсеньор, завтра еще погляжу за ним.
— Выясни, кто другие бродяги, с которыми он пил. Ступай. Стой.
— Да, монсеньор.
— А что ж за баба там такая, что за нее талер отдали. Неужто так хороша?
— Зуба у нее нет.
— Все что ты разглядел?
— Нет, молода, свежа. Волосы белые с рыжиной. Высока. Не худа, не жирна. Грудь не мала, не велика. Зад от пола высок, нога длинная. На лицо пригожа. Хочет выглядеть, как благородная. Хотя по говору из мужичья, не
— А головорез, значит, продал ее.
— Как лошадь внаем сдал, сам спать пошел, а мальчишка из пекарей ее в покои повел.
— Ступай.
Человек поклонился и вышел, а приор тоже в зале не остался. Поторопился по бесконечным коридорам и лестницам туда, куда никто из посторонних попасть был не должен. В личные покои Августа Вильгельма герцога фон Вуперталя, графа Филенбурга, курфюрста и архиепископа славного города Ланна.
В покоях архиепископа приор оказался не один, тут уже был его лекарь, незаметный монах, из самых близких, и пожилая монахиня.
Сам он сидел в кресле с высокой жесткой спинкой, а монахиня мазала ему красные шишки на ногах коричневой мазью с едким запахом. Последние десять лет архиепископ страдал подагрой. А лекарь не мог найти нужного лекарства. что только ни пробовал, и кому только ни писал. Все впустую. Но архиепископ его не гнал, то, что болезнь не усугублялась, он и тому был рад. Он знал, что некоторые другие нобили страдали куда тяжелее от этого недуга.
А приор стал рядом, как и другие, наблюдал за действиями монахини.
— Не молчи, — сказал архиепископ, взглянув на него, — что сегодня случилось?
— Ничего, что достойно вашего внимания… — начал брат Родерик.
— Кроме… — продолжил архиепископ.
— Кроме письма от вашего брата.
— Конечно, от епископа Вильбурга. Другие братья меня редко беспокоят.
— От него, монсеньор.
— Что желает мой брат?
— Желает, чтобы вы даровали рыцарское достоинство одному доброму человеку. И причем без промедлений.
— И что задумал епископ Вильбурга?
— Пытаюсь выяснить.
— Значит, не знаешь.
— Пытаюсь выяснить. Но зная норов нашего добродетельного епископа, боюсь, что деяние это будет не во славу Матери Церкви нашей.
— Да уж не во славу, — согласился его высокопреосвященство. Помолчал и продолжил. — Думаешь, он опять затеял какое-то воровство или войну с каким-нибудь соседом.
— Грешен, что так думаю, монсеньор.
— Ну, а человек, о котором просит мой брат, кто он. Знаешь о нем что-либо?
— Из добрых людей, аббат Дерингофского монастыря писал о нем, я вам докладывал.
— Не помню.
— Он убил в поединке миньона принца Карла фон Ребенрее. И высек на деревенской площади одного из безбожников Гиршей.
— Ах, это он! Я помню,
— Аббат пишет, что тверд и не алчен. И еще он вырезал вурдалака с его выводком и провел в одном баронстве аудит. Я думаю, что наш благочестивый епископ в союзе с таким головорезом натворят таких дел, что у еретиков опять будет повод злословить по поводу святых отцов.
— И что думаешь делать?
— Думаю, что будет благоразумным не дать свершиться тому, что задумал наш добродетельный епископ. Чтобы не давать повода врагам нашим для хулы нашей.
— И?..
— Выдворю его из города, или посажу под замок, на пару месяцев. А потом выдворю.
— Угу, — архиепископ задумался, на мгновение, — а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?
Приор, молчал, он был растерян.
— Итак, что ты намерен предпринять? — продолжал архиепископ.
Монахиня намазала ему ноги и теперь заворачивала их в полотно.
— Ну, если мы дадим им то, о чем просит епископ, мы можем получить очередную неприятность. Может, мы просто откажем этому солдату в чести. И он уедет отсюда, и не будет служить епископу.
— То есть мы откажем епископу, моему брату в его просьбе, и не наградим человека, который этого заслуживает?
— Да, монсеньор, сие будет разумно, до тех пор, пока мы не узнаем планов добродетельного епископа Вильбурга.
Архиепископ поглядел на приора тяжелым взглядом и произнес:
— А напомни-ка мне, сын мой, ты ж хорошо помнишь все цифры, когда в последний раз еретики стояли под стенами нашего города, сколько добрых людей прислал нам епископ Вильбурга.
— Кнехтов более тысячи человек, монсеньор.
— С добрым ли оружием были они?
— С добрым оружием, монсеньор. И с хорошим обозом.
— А ленных рыцарей, а других всадников он присылал?
— Присылал, монсеньор, всех рыцарей было двадцать два, все были с ратными людьми и с холопами. И кирасир более шестидесяти. И от личной охраны епископа жандармы были семь копий.
— Личной охраны семь копий значит, были от него, — задумчиво повторил курфюрст Ланна, — это все?
— Еще шестьдесят арбалетчиков были и шесть двадцатифунтовых кулеврин, с огненным запасом. А еще казна была от него. Шесть тысяч золотых дукатов.
— А посильна ли помощь эта была, мог ли дать больше епископ Вильбурга мне?
— Помощь удивительна была, для столь небогатого епископства, удивлялись мы все, как благочестивый епископ Вильбурга смог собрать такую рать, и столько денег. Думаю, что он отдал все, что у него было.