"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Вот и прекрасно, — обрадовался младший граф фон Мален, Волков вспоминал, что, кажется, звали его Теодор Иоганн, — раз так, то приглашаем вас к нам в Мален на день святых Петра и Павла двадцать девятого числа. То дни, в которые наш епископ читает проповедь сам, а также в городе будут празднования. Коммуны и гильдии будут ходить по городу, а вечером буду плясать на Главной площади. Приезжайте к нам в Мален.
Хоть и было это приглашение крайне лестное, но Волкову было не до празднеств. Он все еще трясся от мысли, что какой-то подлец из кантона отобрал
— Если изыщу возможность, то обязательно буду, — уклончиво ответил он.
— Нет-нет, так не пойдет, — сказал граф отец. — Вы уж обещайте, вот и Элеонора Августа вас о том просит.
— Обещайте, кавалер, — подтвердила его дочь.
— Обещаю быть в Малене к празднику святых Петра и Павла, — согласился Волков. Ну, а как он мог отказаться?
— Отлично, мы отведем вам хорошие покои, — сказал молодой граф.
На том они и распрощались.
Максимилиана и Сыча тоже отменно накормили и напоили. Они возвращались в Эшбахт немного навеселе, чем Волкова только раздражали.
Глава 35
Вернулись они ближе к вечеру. И все: и Брунхильда, и Бертье, и слуги сразу заметили, что кавалер в дурном расположении духа. Бертье пришел похвастаться волком, что он добыл, уж тот был велик. Но Волков только глянул на него самого хмуро, а зверя смотреть не пошел. Бертье ушел к себе, хотя думал поужинать у кавалера. А он, сидя за столом со стаканом вина в руке, думал только об одном, только о потере денег и унижении, что причинил ему советник Вальдсдорф. И вино ему не помогало, как подумает он о том, что деньги надо графу вернуть, как вспомнит, как улыбался победно советник, так захлестывала его злоба, волнами шла, голод и сон отгоняя.
Даже Брунхильда, и та его успокоить не могла. Так он и просидел чуть не до ночи, пока голова не начала болеть. Раньше, до стычки в Хоккенхайме, почти никогда не болела. А тут уже не в первый раз. То ли старость так приходила, то ли от ран все, то ли вино дурное.
В общем, встал он и пошел спать под теплый бок красавицы.
А утром встал, на дворе солнце, петухи орут, а он так же сумрачен, как и вчера. Брунхильда молчит, по дому суетится, к нему не лезет. Обняла один раз и все. Поумнела, кажется.
А он все про деньги думает. А что тут думать, делать нечего, нужно графу деньги отдавать, семьдесят пять монет. Глянул в кошель, а серебра и полстолька нет у него. Полез в сундук, стал золото считать.
Посчитал и охнул. Из Хоккенхайма выезжал после Инквизиции, так больше четырехсот золотых было у него. То не деньги, то деньжищи были, а сейчас пересчитал — так едва триста шестьдесят осталось. Таяли деньги на глазах. Графу семьдесят пять талеров вернуть — вот и еще четыре золотых. А для расходов еще хоть немного серебра и себе нужно. Так что четырьмя не обойтись.
Позвал монаха к себе. Положил пред ним на стол пять золотых, три гульдена, два флорина и сказал:
— Езжай в Мален, найди менял или банкиров,
— Да, господин. А как мне найти имение графа?
— Максимилиана с собой возьми. Он там был вчера, — отвечал Волков. — Да, и скажи ему, что бы при оружии был, деньги все-таки, будете возить.
— Так он всегда при оружии, — отвечал монах.
— Пусть доброе оружие берет.
— Хорошо, — сказал брат Ипполит и ушел.
Когда монах удалился, Волков позвал Сыча и сказал ему:
— Собирайся, дельце есть. Еды возьми, на день уедем.
— Дельце? — без азарта интересовался Сыч.
Не очень ему, конечно, хотелось куда-то ехать, хорошо ему лежалось, но дело есть дело. Пошел седлать коней да просить у Брунхильды еды.
Волков тоже собрался. Когда уже выезжали, приехал Брюнхвальд, пригласил смотреть его дом, который только что закончили строить, жена Брюнхвальда кланялась и звала их с Брунхильдой в гости на пирог, а заодно посмотреть, как поставили чаны в сыроварне. Но кавалер был вынужден отказаться. Сказал, что едет на юг поместья и будет к ночи. Ротмистр тогда спросил, не нужна ли его помощь, на что Волков ответил, что возможно понадобятся люди для прибыльного дельца, но попозже. На том и разъехались.
Да, поместье его было велико, к реке, к заброшенной деревне, приехали они уже за полдень. Причем всю дорогу он, усмехаясь, издевался над Сычем, не говоря ему, зачем они едут.
— Экселенц, все, приехали, говорите — зачем тащились в такую даль? — произнес Фриц Ламме, как только они добрались до лачуг.
— Посмотреть, только посмотреть, — отвечал кавалер, когда они выехали на берег.
Они спешились, Волков достал карту. Уселся на песок и стал рассматривать ее, время от времени поглядывая на реку.
— Ну, вы скажите, чего удумали? Или так и будите меня томить?
— Да… Хорошо. Это прекрасное место.
— Да чем же оно прекрасно? — не унимался Фриц Ламме.
— А ты знаешь, что эти мерзавцы тут сплавляют лес?
— Чего? — не понял Сыч.
— Горцы сплавляют тут лес, плоты гонят к Хоккенхайму и ниже на север. Знаешь о том?
— Ну, может, и так, а нам-то что с того?
— А то, что гонят они свои плоты по моей части реки. Вон остров, видишь? — Волков указал рукой на реку.
— Вижу.
— Так вот, остров, вернее, западная его часть — это уже моя земля. И река с этой стороны острова моя.
— Ну и что?
— Пойдешь на тот берег, — произнес кавалер, не глядя на Сыча, все еще разглядывая реку.
— Ну?
— Выяснишь, отчего они не плавают, по своей стороне реки.
Он полез в кошель и достал оттуда пару талеров:
— Разговоришь там кого-нибудь, сможешь?
— Это уж не беспокойтесь. А когда мне туда?
— Да вот поедим и давай… Плавать же ты умеешь?