"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Волков подошел к креслу, где сидел архиепископ, стал на колено и когда курфюрст осенил его крестным знамением, он поймал его руку и поцеловал.
— Жаль, жаль, что Господь не послал мне сына такого, — со слезой в голосе говорил архиепископ. — Мои-то сыновья беспечны да распутны. Турниры, балы да пиры, вот, пожалуй, и все, на что они способны. Да еще свары разводить из-за владений. Из-за любой мелочи, из-за любого пустяка склочничают и грызутся.
Он вдруг снял с пальца перстень, золотой.
— Держи, надевай. Мне он от деда достался. Нашей фамилии
— Спасибо, монсеньор, — сказал Волков и опять поцеловал руку архиепископа.
Он едва сдерживал слезы. Никогда в жизни его так не осыпали подарками и так не хвалили. Жаль, что слишком мало было свидетелей этих похвал.
— Надевай при мне, — сказал курфюрст и тут же вырвал перстень из рук кавалера, — дай я тебе сам его надену. Носи сам и не вздумай его дарить бабам, как бы хороши не были эти плутовки, это рыцарский перстень моих предков.
Он надел перстень на палец Волкова.
— Отлично сел, как будто хозяина нашел.
Кавалер опять поцеловал его руку. А архиепископ поцеловал его в макушку, словно сына своего целовал, и проговорил:
— Все, уходи, не то я слез не утаю. Забирай подарки и ступай. И не забывай меня старика.
Волков поднялся с колен, монахи принесли ящик и быстро уложили туда доспех, штандарт и ваффенрок, они уже даже пошли к двери с ящиком, Волков тоже кланялся и хотел было уже уходить, но тут заговорил канцлер брат Родерик.
— Монсеньор, может, пока рыцарь тут, попросим его о нашем деле.
Волков остановился.
— О каком еще деле? — не мог припомнить архиепископ.
— О том, о котором я вам говорил. Про герцога Ребенрее и еретиков.
— Ах, вот ты о чем, — вспомнил курфюрст. — Да, да. Сын мой, — он заговорил с Волковым, — сеньор твой, герцог фон Ребенрее, стал сближаться с еретиками, на севере ведет переговоры с Левенбахами, дозволил еретикам вернуться в Ференбург, на юге думает мириться с кантонами, с проклятыми горцами… Мы видим в том угрозу нашей Матери Церкви. Примирения с теми, кто вешал монахов и святых отцов и грабил монастыри и храмы недопустимо. Ни Его Святейшеству папе, ни Его Величеству императору подобный мир неугоден.
Кавалер не понимал, к чему курфюрст ведет, а тот продолжал:
— Жалованный тебе удел как раз на границе земли Реберее и кантонов?
— Да, через реку.
— И как ты с горцами живешь?
— Дважды они уже жаловались графу на меня.
— Вот и прекрасно, — заулыбался курфюрст. — Пусть и дальше жалуются. Не давай подлому миру случиться. Бери у них все, грабь их людишек.
— Грабить? — удивился Волков.
— Да, грабь. Для благородного человека в грабеже укора нет, грабеж с открытым забралом это не воровство, так что грабь их, бери что нужно, купчишек под залог хватай, досаждай, как только можешь, пусть к графу ездят, жалуются.
— Но мой сюзерен настрого запретил мне досаждать соседям, — растерянно произнес Волков. — Герцог фон Ребенрее…
— Герцог фон Ребенрее! — курфюрст вскочил, забыв про больные ноги, подошел к кавалеру,
Курфюрст с трудом пошел к своему креслу, монах тут же стал помогать ему.
— Я знаю, герцог Ребенрее крут, — говорил архиепископ, усаживаясь в кресло и морщась при том от боли. — Вассалам своим рубит головы за все, что считает предательством. Но тебе нечего бояться, святая матерь церковь не даст тебя в обиду. Епископ города Малена будет твоей опорой, он сам вызвался. А если надо будет, так и императору напишем, уж ему мир с горцами точно не нужен. Так что не волнуйся, грабь.
То, что император и горцы друг друга ненавидели, Волков знал, во всех войнах горцы всегда вставали как раз против императора. Ненависть между домом императора и кантонами длилась уже лет этак двести. Но все равно кавалер еще сомневался.
— Не бойся, говорю тебе, — продолжал архиепископ. — Мы не дадим тебя в обиду.
— Напрасно вы думаете, что я боюсь, — не без высокомерия сказал Волков.
— Да, я неправильно выразился. Уж в чем, в чем, а в храбрости твоей никто не сомневается. Но вижу я сомнения в тебе.
— Конечно видите, я клялся пред рыцарями в верности сеньору. Говорил, что приму его суд и назову братом старшим.
— А вы и не предавайте, — вдруг сказал брат Родерик, до сих пор молчавший, — одно дело предательство, а совсем другое дело ослушание. Тем более что вы уже ослушались вашего сеньора, раз горцы уже дважды приходили на вас жаловаться графу.
— Вот тебе и ответ, — поддержал его архиепископ, — грабь их. Бери все себе или со всего бери мзду. А кто из купчишек противиться будет, так самого его бери по выкупу. А если герцог решит тебя судить, так мы выручим, — произнес курфюрст и добавил с пафосом. — От лица Святой Матери Церкви обещаю тебе спасение.
— Все, что по реке плывет, все мое? А купцов из Фридлянда тоже грабить? — все еще сомневался кавалер.
— Фринланд — вотчина Его Высокопреосвященства, — заговорил канцлер, — о том и речи быть не может.
Но архиепископ махнул на него рукой и сказал Волкову:
— Грабь. Грабь и их.
И канцлер, и Волков смотрели на него с удивлением. А он, улыбаясь, пояснял:
— Зажирели купчишки, золотишком обросли. Шесть лет как война их не трогает, так забогатели, спесью обзавелись. Лишний раз не поклоняться, пошлины платить не желают, все вокруг таможни проскочить норовят. Бери с них мзду за проход по реке, а заупрямятся, так грабь безжалостно, грабь их до тех пор, пока они к моему трону на карачках не приползут и слезно не попросят защитить от тебя.