"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Успокоитесь, графиня, вы весь дом переполошили. Разве вы ждали другого их ответа?
— Неправедный, неправедный! — повторяла Брунхильда в ярости.
— Успокойтесь, говорю вам! — настаивал Волков. — Сядьте, выпейте вина. Госпожа Ланге, распорядитесь о вине для меня и для графини.
— Да как же мне успокоиться! — не остывала разъярённая графиня. — Отчего же он так говорит? С чего он взял?
— Он говорит, что граф был стар и уже недееспособен.
— Граф был дееспособен… — закричала Брунхильда. — Хоть и не всегда!
Тут сверху стали спускаться Элеонора
— Хорошо, что вы пришли! — воскликнула Брунхильда. Теперь у неё было, кому всё высказывать. — Братец ваш отказался признать моего сына праведным.
— Что? Как? — не понимала сути разговора Элеонора Августа.
— Братец ваш не хочет отдавать мне моё поместье и поэтому утверждает, что рождённый мной ребёнок неправедный, — кричала Брунхильда, аж краснея от негодования. — Неправедный!
— Отчего же он так говорит? — всё ещё пыталась сохранить рамки приличия госпожа фон Эшбахт.
— Отчего? Скажите ей! — продолжала графиня.
— Граф утверждает, что ваш папенька был недееспособным, когда женился на графине, — нехотя произнёс кавалер, который вовсе не хотел всех домашних, и особенно жену, втягивать в эти дрязги.
А вот Брунхильда хотела, и поэтому продолжала кричать Элеоноре Августе, словно это она ставила под сомнение её притязания на поместье:
— Ваш брат откуда знает о брачной состоятельности своего отца? Ниоткуда, он просто не хочет отдавать то, что мне причитается! И это всё затеяла сестрица ваша старшая, вздорная старуха Вильгельмина! Старая сумасшедшая ведьма! Отравительница!
А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в свои покои. Монахиня взяла жену под руку, да та заартачилась, не пошла:
— Не смейте так говорить о моей семье! — воскликнула Элеонора Августа. — Коли не верят вам, так может ещё и правильно делают!
— Не вам, распутной, судить! — кричала ей в ответ графиня. — Обо мне никто ничего сказать не может, а о ваших похождениях, при живом-то муже, всем известно!
Элеонора Августа сразу зарыдала и тут уже монахине удалось увести её наверх, а она шла и приговаривала:
— Ах за что мне это? Чем я Господа прогневила?
Эти вопросы очень удивили кавалера. При всей этой неприятной ситуации он едва не рассмеялся, такими удивительными и забавными ему в этот раз казались все эти женщины и их крики.
— Уж больно вы злы, — вдруг вступилась за Элеонору Августу госпожа Ланге, она как раз принесла графин с вином и бокалы. Сама принесла, чтобы прислуга не слушала, господские раздоры. — Негоже так на беременную кричать, тем более что она ни в чём не виновата.
— А вам-то кто дал право говорить? — удивлялась Брунхильда. — Уже всякой приблудной бабёнке, которую господин к себе под перину пустил, и тявкать на меня дозволяется?
Брунхильда сидела в конце стола, а Бригитт как раз наливала ей из графина вино и… дёрнула рукой, и несколько капель красного вина так и полетели на недавно купленное, очень красивое платье графини.
Ни Волков, ни тем более Брунхильда ни секунды не сомневались, что госпожа Ланге это сделала специально.
— Ах ты… — только и вымолвила Брунхильда, вскакивая с места и разглядывая
Она стала проворно выходить из-за стола. Графиня была чуть выше, значительно сильнее Бригитт и собиралась этим, кажется, воспользоваться, она чуть не рукава узкие на платье засучивала уже.
— Ах ты, шалава рыжая… Пригрелась тут… Прижилась! Девка трактирная…
А Бригитт, кажется, совсем не боялась её. Она раскраснелась от оскорбления и никуда не уходила, не убегала.
— Хватит! Молчать всем! — заорал кавалер и своим рыцарским кулаком ударил по столу. — Хватит! Не угомонитесь, так велю держать вас в амбаре в холодном. Пока не успокоитесь. Устал я уже от ваших склок!
— Господин мой, но разве вы не слышали… — начала госпожа Ланге.
— Я велел молчать! — он снова ударил по столу кулаком. — Молчать!
Госпожа Ланге обиженно поджала губы. Госпожа графиня тоже стояла молча, не отваживались его ослушаться. Вот только надолго ли их послушания хватит?
Он закрыл глаза и стал тереть их рукой, словно прогоняя наваждение.
«Быстрее бы уже на войну. Хоть на какую-нибудь. Там уж спокойнее будет».
Не дожидаясь обеда, хотя и хотел уже есть, он уехал из дома. Опять дули юго-восточные теплые ветра. Середина февраля, скоро уже весна. На дорогах корка льда, залитая водой, шаг в сторону — глина оттаявшая. Он с одним Увальнем поехал сначала на пристань, где узнал от мужиков с пришвартованной баржи, что весь уголь уже перевезли и последние телеги с углём только что ушли в город. Значит, успели всё перевезти до распутицы. А вот тёс и доски господин Гевельдас начнёт возить со следующей недели. Так что доскам придётся лежать под навесом, пока дороги не просохнут. Ну хоть уголь успели перевезти. Надо было узнать у племянника, как в городе идут дела с его продажей.
Он заехал к сестре, но дворовый мужик сказал ему, что господин капитан Рене безотлучно сидит в лагере за рекой, а его жена, госпожа Рене, забрала младшую дочь и уехала в Мален навестить свою старшую замужнюю дочь. Никого он не мог застать дома, все его офицеры были либо в лагере, либо занимались делами. А так как день уже клонился к закату, самому ему в лагерь ехать не хотелось. Ну не ночевать же там. Пришлось поехать домой. К своим прекрасным женщинам.
Конечно, там его встретила Бригитт. Как всегда опрятная и в добром расположении духа. Она сразу подала ему воды помыться и стала накрывать на стол, приговаривая:
— Кажется, к ужину никого не будет. Госпожа фон Эшбахт и госпожа фон Мален просили подавать ужин в покои. Может, лишь мать Амелия придёт.
Так и получилось, за ужином они были за столом втроём. И разговор вышел весьма приятный. А когда ужин закончился, сверху спустился паж графини и поклоном сказал:
— Если господину будет угодно поцеловать племянника перед сном, как раз самое тому время. Вскоре кормилица его заберёт к себе.
Первый раз Брунхильда звала его к «племяннику». Конечно, был в этом какой-то подвох, но, как ни странно, кавалеру захотелось увидеть «племянника». Захотелось взять его на руки и даже покачать.