Инквизитор. Божьим промыслом. Стремена и шпоры

Конофальский Борис

– И я полагаю, что это никчёмная случайность, и посему она скоро разрешится с благоприятностью для всех, – не замечая их невежливого поведения, продолжал генерал. – Думаю, что офицер, распорядившийся их не впускать, не знал, что это мои люди. Люди Его Высочества курфюрста и герцога Ребенрее.

– Офицер, распорядившийся их не впускать, прекрасно знал, кто они, – продолжал тот же человек, которого Волков полагал старшим из них.

– Ах вот как? – барон сделал вид, что удивлён. А потом и добавил, всё уже понимая: – Рискну предположить,

что это вы и есть тот офицер?

– Да, это я и есть, – всё так же холодно отвечал ему человек.

Волков всего на секунду задумался, чтобы вспомнить происходивший в таверне разговор с разжалованным ротмистром Кохнером, где тот упоминал имя некоего капитана…

– А имя ваше, наверное… ван Куттен?

– Да, это моё имя, – отвечал офицер. И добавил с заметным вызовом: – И ваших людей впускать в город запретил я, – как бы подразумевая сказанным: ну и что ты теперь сделаешь?

– Но это какая-то ошибка, – Волков даже развёл руками, он изображал удивление.

– Ошибкой было пускать вас сюда, – заметил один из стоявших за ван Куттеном офицеров.

– Странно, – всё ещё удивлялся генерал. – Странно слышать такое от союзников.

– Вы союзники? А зачем ваши солдаты рыскают по округе? Чего они вынюхивают? – весьма грубо интересовался тот городской молодец, который носил шарф цветов Левенбахов.

– Они осматривали земли, что принадлежат герцогу Ребенрее или его вассалам. Почему же людям герцога нельзя оглядеть земли своего господина?

Сам генерал при этом посмотрел на молодого офицера с красно-жёлтым шарфом на поясе с дружелюбным недоумением.

– Союзники не проникают в дом хитростью, как воры, – дерзко выговорил ему на это приспешник Левенбахов.

– То есть вы не впустите моих людей в город? – уточнил генерал, уже прекрасно понимая, что ни уговорами, ни даже деньгами, этот вопрос решить не удастся. А на случай применения силы они как раз и нагнали сюда народа в доспехах. Будь у него возможность, представься ему такой случай, так всех этих офицеров во главе с ван Куттеном он… ну, к примеру, велел бы утопить в ближайшем колодце, а дурака, кичащегося своим красно-жёлтым шарфом, так вообще приказал бы повесить, как вора, на этом шарфе, но сейчас, к сожалению, ему нужно было терпеть и их заносчивый тон, и их злобные выпады. Да, терпеть…

И посему он со всем возможным дружелюбием произнёс:

– Ну что ж, впускать кого-то в город – это ваше исконное право, на которое герб Ребенрее и тем более я, барон Рабенбург, покуситься не смеем, но я прошу вас об одном, господа: я прошу пропустить сюда моего сержанта, чтобы я мог отдать ему распоряжения перед тем, как он отправится в Вильбург. Я был бы вам очень признателен.

– Можете выйти за ворота и там поболтать со своим сержантом, – остроумно и с улыбочкой предложил ему молодой офицер в красно-жёлтым шарфе.

– О, нет-нет, – засмеялся генерал, – этот трюк со мною не пройдёт, вы потом так же меня не впустите, – и тут он снова обращается к ван Куттену: – Господин капитан,

разрешите моему сержанту войти в город, я просто передам ему денег на дорогу и пару наставлений. Обещаю: через пять минут он навсегда покинет ваш гостеприимный городок.

– Нечего ему тут делать, – снова влез в разговор молодой офицер. Но это и спасло дело. Ван Куттен недовольно на него обернулся, глянул зло, чтобы приструнить дурня, который подрывал его авторитет, а потом, с пафосом человека, вышедшего из горожан и теперь наделённого властью, произнёс:

– Пусть войдёт ваш сержант, – и чтобы, наверное, ещё больше унизить барона, добавил: – Только пусть пешком идёт, коня за воротами оставит.

– Да, конечно, конечно, – кивал генерал. Он согласен был на любые условия, лишь бы поговорить с сержантом. И, обернувшись к оруженосцу, распорядился:

– Фон Флюген, пусть тот мужик, что принёс от сержанта Манфреда весть, идёт за стену, найдёт сержанта и скажет ему, что его одного сюда впустят, только без коня, и пусть поторопится.

– Ещё раз, господин генерал, я не всё понял, – произнёс запутавшийся оруженосец.

– Болван, – раздосадованно произнёс генерал и пошёл к мужику сам. И сам ему всё объяснил. Мужик был не рад тому, что его, простого человека, втягивают в такие непонятные и опасные дела, но теперь-то противиться было поздно. Что ж делать – пошёл. И вскоре в проёме ворот появился сержант.

Кавалериста в его кавалерийских, тяжёлых и неудобных для ходьбы сапогах, всегда можно узнать по походке. Так и проковылял он мимо стражи, чуть раскачиваясь, а по лицу было видно, что зол, смотрел на местных офицеров и стражников волком, едва не плевался в них. Подойдя к генералу, даже не поприветствовав его, начал:

– Задирали нас на входе, пузаны проклятые, одного из моих людей в лицо древком алебарды ударили. Обзывались всяко. Холуями герцога и прочими дурными словами.

– Да, знаю, как они умеют, на это они мастера, – отвечал ему Волков и, понимая, что на него смотрит не один десяток глаз, вид имел благодушный, едва не улыбался.

– Думал уже, если не пустят, пожгу им посады вокруг города, – продолжал сержант.

– Тише ты, тише, – уже шипел на него сквозь зубы барон; хоть и мысль эта пришлась ему по душе, но допустить подобного он, конечно, не мог. – Ты лучше расскажи, что видел за рекой? Нашёл что-нибудь, за чем я тебя посылал?

– Нашёл, нашёл, – тихо говорил Манфред, он перешёл почти на шёпот. – В десяти верстах от реки ровно на север есть деревня Тифоли, так вот там я этот обоз и нашёл.

– Обоз? Что за обоз?

– Обозик-то непростой, шесть двуконных тридцатипудовых телег с поклажей, все тяжёлые, все покрыты рогожей, при телегах только возницы да один мужичок.

– Купец?

– Какой там! Офицерика от купчишки отличить много ума не нужно, даже ежели человек в простом платье. И при железе он был, и сидел на коне ловко, да и конь у него не купеческий. Офицерик или сержант.