Инквизитор. Божьим промыслом. Стремена и шпоры

Конофальский Борис

– А что везли, не поглядел?

– Ну, приподнял мой человечек рогожку на одной телеге, заглянул туда, значит.

– Бочки?

– Бочки, господин генерал. Трёхвёдерные. Как положено, шесть бочек на телегу. И офицерик, что при обозе был, обозлился, подскакал да начал орать: дескать, чего вам тут нужно, чего лазите?!

Шесть бочек на телегу. Расчёты поклажи на один воз, который вмещал в себя тридцать пудов, знал любой офицер. И даже корпорал, который отвечает за добро своей корпорации. Чтобы не ломать осей и не надрывать лошадей по плохим зимним дорогам, в телегу надобно было ставить не больше шести трёхвёдерных бочек, если везёшь в них свинцовые пули, например.

– Думаешь, везли

пули? – размышлял генерал.

– Ну, либо пули, либо картечь, либо ядра, – предполагал сержант, – уж точно не пиво.

– А может, кто гвозди какие вёз, – высказал мысль генерал, на что солдат Манфред только развёл руками.

Но всё это было, конечно, ерундой. Вряд ли кто бочки с гвоздями стал бы укрывать от людских глаз рогожей, чего их, гвозди, прятать-то? Какая в них тайна?

– А офицерик, говоришь, обозлился? – задумчиво спросил барон.

– Ага, аж покраснел, не побоялся, что нас шестеро, налетел, начал орать, – рассказывал сержант.

Вот тебе и сказки купчишек про порох. Теперь у Волкова не было сомнений, что горожане ждут ван дер Пильса, ждут, пузатые, готовят ему склады. И прийти он должен раньше, чем цу Коппенхаузен соберёт войска и доберётся до города. Придёт по весне, по бездорожью, а чтобы не тащить по грязи с собой обоз, он либо сам, либо через горожан собирает себе магазины в местных деревнях. Придёт с малым обозом, а у него уже всё тут приготовлено. «Не удивлюсь, что где-то за рекой и пушки припрятаны». А посему Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, господин Эшбахта, барон фон Рабенбург с его людишками был горожанам костью в горле, которую надобно будет вытащить. Когда? Да как только появятся на горизонте знамёна проклятых еретиков. Ну, будь Волков на месте горожан, он именно так и сделал бы.

– Слушай меня, сержант, – начал он, залезая в кошель за деньгами, – в город тебя всё равно не пустят, поэтому езжай в Вильбург, и побыстрее, а герцогу и барону Виттернауфу расскажешь всё, что видел, и добавишь от меня вот ещё что…

Глава 9

Он поклонился городским офицерам со всей доступной для него куртуазностью и всё с той же благожелательной улыбкой, чтобы они и не подумали, что этот разговор с сержантом вынудил генерала принять решение. Волкову было уже понятно, что в городе до мая, до прихода главных сил, он не досидит. И в лучшем случае придётся ему с боем прорываться к воротам, а в худшем… Его попытаются убить до того, как он доберётся до своих людей, не дав ему с ними объединиться. Отсекут голову от рук. Просто приведут сотню людей ночью, обложат его дом на улице Жаворонков со всех сторон и подожгут. И не позволят кому-то из его телохранителей или оруженосцев пробиться в казармы. Потом, возможно, людям герцога и повезет, и Карл Брюнхвальд выведет отряд из города, но Волкову будет уже всё равно. Его к тому времени будет волновать суд Божий, а не судьба его людей. Но и забраться в казарму под защиту своих пик и мушкетов он сейчас не мог. Как только он так поступил бы, горожане поняли бы, что ему что-то стало известно либо он к чему-то готовится. Иначе чего генералу прятаться? Тем более, ему нужна была некоторая оперативная свобода, так как он уже решил действовать, а из казарм не много науправляешь тайными делами. В общем, решение было принято, и он весьма бодро поскакал домой, чтобы понять, что у него есть для задуманного.

Ах, если бы знать всё наперёд… Волков уселся у ларца, в котором хранил свои деньги, да и полковые тоже. Два отделения – одно небольшое для золота и одно большое для серебра. Ему и считать было не обязательно, он приблизительно знал, сколько у него осталось после того, как он дал денег Брунхильде и выдал Сычу. Он и не считал, просто открыл ларь и сидел перед ним, прикидывая свои расходы, и время от времени запуская

в монеты руку, чтобы почувствовать тяжесть денег. Две тысячи талеров и шесть сотен солдат – вот всё, что у него было. Ну, если не считать пройдоху Сыча. Да, но Сыч-то у него был, и в сложившейся ситуации барон возлагал на него большие надежды. Теперь, после того как он решился, его одолевал зуд деятельности. Он хотел побыстрее увидать Фрица Ламме. Но ещё не стемнело, а посему нужно было ждать. А сидеть просто так у открытого ларца не хотелось, и он, захлопнув крышку и провернув ключ в замке, позвонил в колокольчик.

– Что угодно, господин? – тут же появился в дверях покоев Томас.

– Господин Брюнхвальд не появился ещё?

– Нет, господин.

– Ну тогда зови Хенрика.

Когда Хенрик пришёл, барон распорядился:

– Друг мой, езжайте и найдите мне Вайзингера, скажите, что желаю его видеть сегодня. Пусть ждёт меня в казармах, как стемнеет.

– Да, генерал, – отвечал ему оруженосец.

– Скажите, чтобы когда шёл – смотрел, не следят ли за ним.

– Хорошо.

– Хенрик, – остановил его Волков, когда тот уже уходил.

– Да, генерал.

– Сами тоже оглядывайтесь, могут и за вами следить.

– За мной не уследят, господин генерал, – заверил его оруженосец.

После того как Хенрик ушёл, генерал снова отпер свой ларец и снова запустил пальцы в монеты. Серебро. Золото. Деньги – верные друзья, которые должны были ему помочь. Он ждал вечера, видел, как уже темнеет за окном, и, пока не стало совсем темно, хоть и не был ещё голоден, просил себе ужин.

***

Наверное, первый раз за все годы знакомства он видел Фрица Ламме таким чистым и выбритым. Тот был в чистой рубахе, такой белой, что, глядя на неё, не хотелось называть её обладателя Сычом. Только Фридрихом Ламме. Никак иначе.

– А вот ещё берет, – говорил Сыч, отойдя к кровати и показывая господину хоть и немного старомодный, но вполне себе приличный головной убор с белым пером цапли на серебряной заколке.

– А шубу? – спросил генерал. – Купил?

Тут Сыч покачал головой и гневно произнёс:

– Тут их не укупишь! Сволочи! Один сквалыга просил за простую лисью, такую короткую, что зад не прикрывает, девяносто талеров. И ведь не уступил, подлец, ни монеты, я подумал-подумал, и решил, что обойдусь пурпуэном, – он берёт с кровати и показывает генералу новую одежду. Волков даже усмехается, услышав от Сыча неместное и изысканное название одежды. Фриц Ламме очень старался, выговаривая этакое словцо.

– Пурпуэн? Это тебе так продавец его назвал?

– Ага, – кивает Сыч. – А что? Кажется, неплохая одёжка.

– Думаю, он с тебя за это словцо пару лишних талеров содрал, – разумно предположил барон.

– Я ж говорю, они тут все сволочи, – сразу отозвался его помощник, впрочем, он не очень расстраивался: платил-то за одежду хозяин, а он богач, известный на всё графство Мален.

Волков же повнимательней рассмотрел одежду. Вообще-то это был обыкновенный дублет, но сшитый хорошо, а недешёвый его зелёный атлас неплохо сочетался с опушкой чёрного меха и тонкой вышивкой на груди.

– Он на тебе хоть застегнётся? – спрашивает генерал. – Ты же отрастил себе брюхо, на семейной-то стряпне.

– Всё застёгивается, – заверил его Ламме, – я проверял. Мерил.

– А ну-ка надень всё, что купил, – требует Волков.

– И обувку? – уточняет Сыч.

– И обувку, – кивает генерал.

Пока Фриц Ламме одевался, Волков попивая вино, молча смотрел на него. А Сыч, напялив на себя всю свою новую одежду, расцветает – видно, представляет, как в таком виде вернётся к молодой жене. Наконец, застегнув почти все пуговицы на дублете, разводит руки – смотрите на меня, экселенц, вот я каков, – и тут же корчит гримасу: