Инквизитор
Шрифт:
— Из-за дочери. Мне нужно было пристанище для дочери.
Путем осторожных, но настойчивых расспросов мне удалось выяснить, что ее дочь, хотя милая и прелестная девушка, всегда была «немного не в себе». Даже в детстве ее беспокоили кошмары, у нее бывали внезапные приступы гнева и периоды необъяснимой апатии. Назидательные речи вызывали у нее громкий плач и попытки самовредительства. В двенадцать лет ей «явились дьяволы», и она стала кричать от страха при приближении своего кузена, говоря, что он окружен «черным ореолом». С годами ее беды только умножились: она падала на землю, брызгала слюной, визжала и прикусывала
— Но все равно она хорошая, — настаивала Иоанна. — Такая милая, славная, скромная девочка. Она никому не причинила зла. Она как маленький ребенок. Я не могу понять…
— «Дивно для меня ведение Твое, — высоко, не могу постигнуть его!» [54] Неисповедимы пути Господни, Иоанна.
— Да, я уже это слышала, — с досадой ответила она. — Я ходила к священникам и монахиням, и они говорили, что Бог может наказывать жестоко. Иные утверждали, что в нее вселился дьявол. Люди закидывали ее камнями на улице, потому что она визжала и плевалась. Мой муж так боялся ее, что отказывался впускать ее в дом. Никто не хотел жениться на ней. У меня не было выбора: ее отослали в монастырь. Она хотела поехать, и я думала, что ей это поможет. Я отдала Церкви все ее приданое. Если бы я дала меньше, ее бы, наверное, не взяли.
54
Псалтирь, 138:6.
— Неужели? — Хотя мир полон жестокости, мне не верилось, что нигде, среди всех общин, преданных делу Христову, нет ни одной, где бы оказали помощь страждущей душе. Бог свидетель, на своем веку я перевидал немало увечных и бесноватых монахов. — Но в конце концов ее приняли?
— Да, за грехи ее. Они хотели выбитьиз нее бесов! Мне сообщили, что она при смерти, и когда я приехала, она лежала в своих собственных… испражнениях. — Память об этом до сих пор ранила Иоанну. Она покраснела, и голос ее дрогнул. — И я забрала ее. Мой муж умер, и я взяла ее обратно. Мы перебрались в Монпелье, где нас никто не знал и никто не стал бы швырять в нее камни. Там я встретила Алкею.
— Да, Алкея. — Алкея, как оказалась, была внучкой того самого Раймона Арно де Разье, который построил дом, где мы сидели. Ребенком ее отдали на воспитание родственникам в Монпелье, после того, как ее родители умерли в тюрьме. Она вышла замуж, но оставила мужа, чтобы пожить с какими-то божьими людьми. Иоанна говорила о них так туманно, будучи явно несведущей в этом вопросе, что сначала я и сам не разобрал, что это были за люди. Когда Иоанна с ней познакомилась, Алкея вела, можно сказать, жизнь нищенки. Она побиралась, находя ночлег под крышей добрых друзей, и проводила все время сидя под городской стеной и говоря с женщинами, приходившими набрать воды. Иногда она читала им что-нибудь из одной из трех книг, которые носила с собой. Судя по тому, что я слышал, она представлялась себе проповедником — и меня это очень насторожило.
— Однажды моя дочь упала на улице, — продолжала Иоанна, — и кто-то швырнул в нее ведро. Все испугались, заслышав ее визг, кроме Алкеи. Алкея же обняла мою
Известно, что на многих святых жен (и мужей) порой находило такое, что они казались почти безумными в своем блаженном экстазе. Они неистовствовали, крича, что зрят видения; они впадали в состояния, подобные смерти; они крутились волчком и говорили на неведомых языках. Я читал о таких случаях священного безумия, хотя сам никогда с ними не сталкивался.
— Некоторые благословенные слуги Божии творили, бывало, всякие странности, пребывая в экстазе, — осторожно ответил я. — Однако я не слышал, чтобы им случалось прикусывать язык. А вы считаете, что ваша дочь… хм… познает радость Божию, когда она падает и прикусывает язык?
— Нет, — резко ответила вдова. — Если с нею Бог, то почему люди страшатся? Почему страшился Августин? Он думал, что это работа сатаны, а не Бога.
— А вы?
Женщина вздохнула, словно измученная этой старой и надоевшей дилеммой.
— Я знаю только одно, — сказала она устало. — Я знаю, что ей лучше, когда она хорошо ест, и хорошо спит, и свободно бродит где захочет, и никто ей не докучает. Я знаю, что ей лучше, когда ее любят. Алкея любит ее. Алкея умеет ее успокоить и утешить. Я перебралась сюда с Алкеей.
— А почему пришла Алкея? — спросил я. — Чтобы потребовать свое наследство? Но теперь эта местность принадлежит королю.
— Алкея хотела обрести покой. Мы все этого хотели. И Виталия тоже. У нее была тяжелая жизнь.
— Покой? — воскликнул я, и она сразу же поняла, о чем я.
— Здесь былоспокойно. Пока не явился Августин.
— Он хотел, чтобы вы ушли отсюда?
— Да.
— Он был прав. Вы не можете оставаться здесь зимой.
— Нет. Зимой мы уйдем куда-нибудь еще.
— Вам нужно уходить сейчас. Здесь опасно.
— Может быть, — тихо произнесла она, опустив глаза.
— Может быть? Вы видели, что стало с отцом Августином?
— Да.
— Вы полагаете, что вы защищены от подобной участи?
— Может быть.
— Неужели? И почему же?
— Потому что я не инквизитор.
С этими словами она подняла глаза, и я не увидел в них ни слезинки. Ее лицо было серьезным, усталым и раздраженным. Я спросил с искренним любопытством:
— Вы обрадовались возвращению отца Августина? Или он вас только обеспокоил?
— Он имел право беспокоить меня. Вавилония — его дочь, равно как и моя.
— Он заботился о Вавилонии?
— Конечно. До меня ему не было дела. Но когда он узнал наши имена от отца Поля, он захотел увидеть свою дочь. Я могла бы опозорить его на весь мир, когда он приехал сюда с солдатами. Я могла бы все открыть — у него не было уверенности на мой счет. И все же он приехал повидать Вавилонию. — Вдова покачала головой. — И когда он увидел ее, он ничего не сказал. Ему, казалось, все равно. Странный человек.