Инквизитор
Шрифт:
— Раймон Донат никогда не дает мне денег, — сказал он. Заметив, что он употребил настоящее время, я обрадовался. Стало понятно, что он ничего не знает о недавней гибели Раймона.
— Значит, вы ничего не получали, когда впускали в Палату его женщин?
Его глаза снова забегали. Он несколько раз моргнул. Был ли это страх или облегчение?
— Это все неправда, — сказал он. — Я никогда не впускал никаких женщин в Палату.
— То есть вас обвиняют ложно?
— Да.
— Один из ваших товарищей подтверждает показания Раймона. Он сам получал плату за то, что впускал женщин Раймона, и говорит, что и вы тоже.
— Вранье.
— Зачем же ему
— Затем, что я не мог защитить себя.
— Значит, вас было легко оболгать, потому что вы отсутствовали?
— Да.
Я стал гнуть линию незаконного допуска посторонних, как будто это было чрезвычайно важно. Я тянул, я ходил вокруг да около и делал вид, что возмущен тем, что прелюбодеяние творилось в помещении Святой палаты. Я разглагольствовал о найденных уликах: о мерзких и непристойных пятнах, о женском нижнем белье, о травах, которые предохраняют женщину от зачатия. Посредством различных двусмысленных замечаний я позволил ему предположить, будто бы я считаю, что деньги, на которые он купил ферму, были выплачены ему Раймоном за помощь в соблазнении служанок.
Таким образом, я привел его в состояние замешательства, во-первых, потому, что разговоры о плотском союзе обязательно смутят любого мужчину в расцвете сил; во-вторых, потому, что он ожидал услышать обвинения в убийстве, а вместо того от него потребовалось защищаться от менее серьезных обвинений. Начав все отрицать, он принужден был стоять на своем и дальше, расходуя себя по мелочам, когда ему нужно было, наоборот, копить силы. Ибо лгать — это утомительный труд, и заблуждается тот, кто полагает иначе. Необходимо постоянно поддерживать в себе решительность и бдительность, если хочешь лгать долго и убедительно. А по мере продолжения допроса становится все труднее сосредоточиться и, следовательно, представить безупречно организованную ложь.
Жордан сделал свою первую ошибку под давлением моих расспросов о случаях прелюбодеяния. Есть священники, которые во всеуслышанье поносят многие дьявольские и гнусные способы совокупления, но обрисовывают, клеймят и проклинают эти акты с таким смаком, что нельзя не предположить, что мысленное созерцание похотливой плоти заставляет их испытывать преступное удовольствие. Уподобясь этим священнослужителям, я говорил об услугах, которые оказывали Жордану женщины Раймона. Я подверг его в высшей степени неблагопристойному допросу, изобилующему бесстыдными описаниями совокуплений, которые, уверяю вас, превосходили все границы допустимого — описаниями, которые я однажды прочитал, потрясенный, в одном ирландском сборнике епитимий.
Например, я спрашивал, применял ли Жордан какие-либо предметы, когда совокуплялся с женщинами Раймона. Я спрашивал, изливал ли он свое семя еще куда-нибудь, кроме лона. Я спрашивал, не заставлял ли он женщин ласкать его каким-либо извращенным образом, глотать, сосать или выделять что-либо, произносить священные слова или сквернословить во время этих греховных занятий…
Ох, но лучше на этом не останавливаться. Достаточно сказать, что Жордан упорно защищался, — с возрастающим раздражением, по мере того как я отравлял воздух непристойностями. (Бедные Симон и Беренгар сидели красные, как вино, и даже Дюрану было не по себе) Наконец, когда я заявил, что якобы имел беседу с одной из названных женщин, которая обвинила Жордана в содомитстве, у объекта этого бездоказательного обвинения лопнуло терпение.
— Это неправда! — закричал он. — Этого не было! Я никогда такого не делал!
— Вы просто совокуплялись, как положено по законам природы?
— Да!
—
— Нет!
— Просто предавались блуду на полу в комнате отца Августина?
— Да, — отрывисто ответил он, затем замолчал, осознав, что сказал. — То есть…
— Не пытайтесь отрицать того, что вы только что подтвердили, — перебил я. — Я понимаю, что вам стыдно, но ложь под присягой — еще более тяжкий грех, чем прелюбодеяние. Если вы искренне раскаетесь, Господь простит вас. И Святая палата тоже простит вас. А теперь — правда ли или нет, что вы допускали распутных женщин в здание Святой палаты за деньги?
Жордан вздохнул. У него больше не было сил сопротивляться в вопросе такого ничтожного значения. Кроме того, я подарил ему маленькую надежду.
— Да, — признался он.
— И вы воспользовались этими деньгами для того, чтобы купить ферму в Каталонии?
— Да.
— Это было до или после вашего исчезновения?
Он на мгновение задумался, сообразив, очевидно, что дату сделки можно проверить.
— После, — в конце концов произнес он.
— То есть сорок восемь турских ливров были у вас при себе, когда вы отправились в Кассера с отцом Августином?
— Да.
— Почему?
— Потому что мне приходилось повсюду носить их с собой. Иначе их могли бы украсть.
— Понятно. — Хотя я находил это объяснение нелепым, ни на лице моем, ни в голосе не отразилось недоверия. — Расскажите мне, что произошло в тот день, — продолжал я, — в день смерти отца Августина.
Как давно он ожидал этого вопроса? Он почти с облегчением пустился в рассказ, говоря быстро и монотонно.
— Мне стало нехорошо, — сказал он. — Наверное, съел что-то в форте, и меня тошнило. И потому я отстал и велел остальным ждать меня в Кассера.
— Стойте! — я поднял руку. — С начала, пожалуйста. Когда вам приказали в числе других сопровождать отца Августина?
Моей целью опять же было вымотать его — и обнадежить. Я терпеливо слушал его повествование, не делая резких возражений, лишь поощрительно хмыкал. Время от времени я выяснял подробности или просил повторить сказанное, дабы уточнить последовательность событий, и он исполнял это легко, небрежно, пока мы не достигли момента, когда он «отстал». Тогда он начал напрягаться, хотя и немного нашлось бы людей, которые заметили бы разницу. Видите ли, когда история не правдива, а выдумана, рассказчику труднее разделить ее на отдельные события. Поскольку с ним не происходило того, о чем он рассказывал, он не может обратиться за помощью к своей памяти. Следовательно, если его перебить, он станет повторять сначала, следя за тем, чтобы соблюсти логическую последовательность. Человек, говорящий правду, не заботится о логической последовательности. Он просто излагает, что помнит, не беспокоясь о неувязках.
По словам заключенного, он почувствовал дурноту и должен был спешиться вскоре после отъезда из форта, когда они возвращались в Кассера. Затем, немного передохнув, он отправился дальше. Здесь я спросил Жордана, где именно он опорожнил свой желудок от съеденного. И он сказал, что зашел за кусты, чтобы не оставлять рвоты на видном месте. Он был не дурак, этот Жордан.
Внезапно он услышал слабый вскрик и затем другие пугающие звуки, возвестившие ему, что отряд отца Августина подвергся нападению где-то дальше по дороге. Когда он подъехал ближе, все звуки уже затихли, что свидетельствовало о завершении схватки. Но кто победил? Испуганный Жордан спрятал свою лошадь, сам притаился за скалой и стал ждать.