Иное решение
Шрифт:
– Тогда тебе и карты в руки. Завтра жду тебя с планом действий, а первого марта ты уже должен разгуливать по Стокгольму в компании твоего друга Валленштейна.
– Ясно. Разрешите идти?
– Разрешаю.
Когда Штейн был уже у дверей, Головин окликнул его:
– Олег Николаевич.
Штейн обернулся.
– Поздравляю тебя с нашим праздником – Днем Красной армии.
– Спасибо, товарищ генерал.
– И в честь праздника разрешаю тебе двести сорок минут сна. Ложись в моей комнате отдыха. Там тебя никто беспокоить не будет. А то выглядишь ты как-то… устало.
– Спасибо,
– И последнее. Если ребята из СМЕРШа узнают об этом нашем с тобой разговоре, то нас возьмут в такой оборот, что о смерти мы будем только мечтать как об избавлении от невыносимых мук и страданий. Нам даже повеситься до приведения приговора в исполнение не дадут. Уловил?
О потерях – один командир говорил мне, что в его дивизии осталось всего 5 человек из старого состава. Слухи о мире упорны. Когда-то я логически вычислил войну. Теперь я вычисляю мир. Оправдаются ли мои вычисления? Но в дальнейшей борьбе нашей с Германией нет смысла. Ни для нас, ни для нее. Победа любой стороны будет куплена ценой ее истощения, выгодного лишь Англии. Выйдя из войны, мы стравим немцев с Англией и лишим" ее преимуществ того, кто приходит последним. А немцы, в сущности, сделали то, что им было надо: вывели нас из игры, предельно ослабив. А мир, судя по приказу Сталина, прост: очищение наших земель. Украина же будет совсем свободной. Это будет мудрым актом, довершающим сталинскую национальную политику.
Говорят, что наши генералы заявили Сталину, что надо кончать: армия дальше не выдержит. Сомневаюсь в этом: армия выдержит еще. Дело в тыле, который явно ослаб: разруха идет crescendo.
Заходил Изместьев. Он был в Таллине. Уезжал на пароходе рядом с «Кировым» под бомбами. У него на глазах взорвался наш миноносец, перехвативший торпеду, предназначенную для «Кирова». Тогда же утонул В.П.Бочкарев. Очень интересный человек. Я помню его по поездке в Киев в 1937 году. Он далеко пошел бы, жаль его. Все говорят о речи Майского в Лондоне. Для меня она симптом грядущего поворота к миру, вероятнее всего «похабному», как говорили в 1918 году. Впрочем, есть слух, что переговоры уже были, но «сам» их отклонил, так как немцы требовали Украину, Крым и нефть на каких-то особых началах.
XXXVI
У этого романа не было и не могло быть будущего. Он – советский человек, советский офицер, советский агент наконец, а она – простая шведская девушка из провинциального городка, приехавшая в столицу в поисках заработка и счастья. Их разделяла бездонная пропасть, по обеим сторонам которой стояли многомиллионные армии с тысячами танков и самолетов и сотнями боевых кораблей и подводных лодок. И все-таки Анна вызывала в Коле чувство, несовместимое с чувством долга. Будучи не в силах побороть свое влечение, он пытался хитрить с самим собой, стараясь примирить чувство и разум.
«Ну и пусть она не русская, – рассуждал он про себя. – Пусть она родилась не в Советском Союзе. Так и я тоже не русский, а мордвин. Она просто не знает, какая замечательная
Коля так увлекался, рисуя идиллические картины жизни в Стране Советов, что упускал из виду то обстоятельство, что и чудесного какао, и восхитительных пирожных, и маленьких уютных кафешек, к которым он успел привыкнуть, в Советском Союзе тоже нет. Да и как признаться ей во всем? Прямо так и заявить: «Я – русский шпион»?
Колины размышления прервал знакомый, до боли родной голос:
– Это у вас продается славянский шкаф?
На пороге стоял высокий мужчина в модном пальто. Он наклонил голову, будто рассматривал свои ботинки, и поля шляпы мешали разглядеть его лицо.
– Шкаф давно продан, – пролепетал в ответ Коля. – Могу предложить никелированную кровать.
– С тумбочкой? – уточнил гость.
– С тумбочкой, – подтвердил Коля.
Наконец гость поднял голову и приподнял пальцем край шляпы.
– Олег Николаевич!.. – выдохнул Коля.
– Я, – подтвердил Штейн.
Коля знал о приезде Штейна. Головин заблаговременно информировал его об этом и ориентировал на оказание всесторонней помощи. На время пребывания Штейна в Швеции Коля переходил в полное его подчинение. И все равно появление учителя и наставника оказалось неожиданным.
– Олег Николаевич, вы как тут? – задал Коля очередной глупый вопрос.
– Я-то? – улыбнулся Штейн, стягивая перчатки. – Я проездом. В Конотоп.
Он прошелся широким шагом по Колиным хоромам.
– Ничего устроился, – одобрил он Колино жилище. – Со вкусом.
– Олег Николаевич, вы есть будете?
– Молодец! – отметил Штейн. – Растешь и взрослеешь. Буду. Сказать по чести, я проголодался, как волк.
Через десять минут на столе стояла яичница, был нарезан ломтями вкуснейший сыр, а в больших чашках ароматно дымился настоящий бразильский кофе.
Штейн, отдавая честь угощению, взял быка непосредственно за рога и наставлял Колю:
– Ну, Николай свет Федорович, пардон, товарищ Неминен, считайте, что вы выиграли главный приз в своей жизни.
– Какой? – не удержался Коля.
– Во-первых, вам досрочно присвоено звание капитана. Головин постарался. Приказ на тебя сам Сталин подписывал. Так-то.
Коля зарделся от радости. Шутка ли – досрочно получить звание, и не от кого-нибудь, а от самого товарища Сталина!
– Так что ты теперь относишься к старшему начсоставу. Шпалу носишь, – продолжал Штейн, уписывая яичницу. – Во-вторых, Указом Президиума Верховного Совета за успешное выполнение задания командования ты награжден орденом Красного Знамени.
Коля совсем запунцовел от счастья, но смог сдержать себя.
Он встал, поправил одежду, принял стойку «смирно» и тихо, но очень торжественно произнес:
– Служу трудовому народу.
– Вольно, садись, слушай дальше.
– Разрешите вопрос, Олег Николаевич? – перебил Коля.
Штейн удивленно надломил бровь. Нехорошо, когда старших перебивают.
– Ну, валяй.
– А за что мне это… И орден, и звание?
– За выдающиеся заслуги перед Родиной, – серьезно сказал Штейн, уписывая яичницу. – За те самые реестрики с договорчиками фрахтика корабликов.