Иностранка
Шрифт:
На афишах было выведено:
«Песня остается с человеком».
Ниже красовалась фотография мужчины в бархатном зеленом пиджаке. Он был похож на страшно истаскавшегося юношу. Такие лица — наглые, беспечные, решительные — запомнились мне у послевоенных второгодников. Мужчина был запечатлен на фоне колосящейся пшеницы или ржи. А может быть, овса.
Афиш у нас в районе появилось множество. В одном лишь магазине Зямы Пивоварова их было целых три. У кассы, на дверях и под часами.
Весь район наш был заинтригован. Все прекрасно знали, что у Муси —
Он — певец, лауреат, звезда советского искусства, член ЦК. Она — безнравственная женщина на велфере.
Захочет ли партийный Разудалов встретиться с Марусей? Побывает ли у нас в районе? Как на все это посмотрит Рафаэль?
Короче, все мы ожидали драматических событий. И они, как говорится, не замедлили последовать.
Газета напечатала статью под заголовком — «Диверсант у микрофона». Разудалова в статье именовали, например, «кремлевским жаворонком». А его гастроли — «политическим десантом». Автор, между прочим, восклицал:
«О чем поет заезжий гастролер, товарищ Разудалов? О трагедии еврейского народа? О томящейся в узилище Ирине Ратушинской? О загубленной большевиками экономике? А может, о карательной психиатрии?
Нет!
Слагает он другие гимны. О труде на благо родины. О пресловутой дружбе. О так называемой любви…
И дирижирует всем этим — комитет госбезопасности!
Зачем нам гастролер с Лубянки? Кто за всем этим стоит? Каким послужит целям заработанная им валюта?!.»
И тому подобное.
Статейка вызвала довольно много шума. Каждый день печатались все новые материалы. Целая дискуссия возникла. В ней участвовали самые значительные люди эмиграции.
Одни сурово требовали бойкотировать концерты. У других сквозила мысль — зачем? Кто хочет, пусть идет. Едим же мы советскую икру. Читаем ведь Распутина с Беловым.
Самым грозным оказался публицист Натан Зарецкий. У него была идея Разудалова похитить. Чтоб в дальнейшем обменять его на Сахарова или Ратушинскую.
Зарецкого поддерживали ястребы, которых оказалось большинство. Ходили слухи, что в концертный зал подложат бомбу. Что у входа будут якобы дежурить патрули. Что наиболее активных зрителей лишат восьмой программы и фудстемпов. Что организатора гастролей депортируют. И прочее.
Я позвонил Марусе:
— Ты идешь?
— Куда?
— На вечер Разудалова.
— Пойду. Назло всем этим чокнутым борцам за демократию. А ты?
— Я и в Союзе был к эстраде равнодушен.
Муся говорит:
— Подумаешь! Как будто ты из филармонии не вылезал…
Потом она рассказывала мне:
«Концерт прошел нормально. Хулиганов было трое или четверо. Зарецкий нес таинственный плакат — „Освободите Циммермана!“. На вопрос: „Кто этот самый Циммерман?“ — Зарецкий отвечал:
— Сидит за изнасилование.
— В Москве?
— Нет, в городской тюрьме под Хартфордом…
Из зала Разудалову кричали:
— Почему не эмигрируешь в Израиль?
Разудалов отвечал:
— Я,
Сам он постарел, рассказывала Муся. Однако голос у него пока довольно звонкий. Песенки все те же. Он любит ее. Она любит его. И оба любят русскую природу…
А потом ему вопросы задавали. И не только о политике. Один, к примеру, спрашивает:
— Есть ли жизнь на Марсе?
Бронька отвечает:
— Да навалом.
— Значит, есть и люди вроде нас?
— Конечно.
— А тогда чего они нам голову морочат? Вдруг опустится тарелка, шороху наделает — и поминай как звали… Почему они контактов избегают?
Бронька говорит:
— Да потому что шибко умные…
В конце он декламировал стихи, рассказывала Муся. Говорит, что собственные:
Ах, есть у Маши настроение — Постигнуть машиностроение. Ах, есть у Саши настроение — Постигнуть Машино строение… [2]2
Шуточное стихотворение Г. Варшавского.
Короче, говорила Муся, все прошло нормально. Хлопали, вопросы задавали… Скоро ли в России коммунизм построят?
Бронька отвечал:
— Не будем чересчур спешить. Давайте разберемся с тем, пардон, что есть…
Ну и так далее».
Маруся замолчала. Я спросил:
— Ты видела его? Встречалась с ним?
— Да, видела.
— И что?
— Да ничего. Так. Собственно, чего бы ты хотел?
Действительно, чего бы я хотел?..
Концерт закончился в двенадцать. Муся с Левой подошли к эстраде. Рафаэль повел себя на удивление корректно. Побежал за выпивкой.
Толпа не расходилась. Разудалов выходил на сцену, кланялся и, пятясь, удалялся.
Он устал. Лицо его тонуло в белой пене хризантем и гладиолусов.
А зрители все хлопали. И мало этого, кричали — бис!
Взволнованный певец утратил бдительность. Он спел — «Я пить желаю губ твоих нектар». Хоть эта песня и была запрещена цензурой как антисоветская. С формулировкой — «пошлость».
Муся не дослушала, протиснулась вперед. Над головой она держала сложенную вчетверо записку: «Хочешь меня видеть — позвони. Мария».
Дальше телефон и адрес.
Муся видела, как Разудалов подхватил записку на лету. Движение напоминало жест официанта, прячущего чаевые. Жаль только, лица Марусиного он не разглядел.
На этом выступление закончилось. Но Муся уже вышла с Левушкой под дождь. Увидела, что Рафаэль сидит в машине. Села рядом.
Рафа говорит:
— Я ждал тебя и чуть не плакал.
— Вот еще!
— Я думал, ты уедешь с этим русским.
— С кем же я оставлю попугая?!
— Он так замечательно поет.