Иной мир. Компиляция

Шарипов Никита

Можно использовать мягкие слова, но я не стал. Если кратко — дочь Димы, Аня, семнадцати летняя, вполне сформировавшаяся, девица, ничего такая из себя, залетела. Кто папа она не знает. Предполагает, но точного ответа дать не способна. Кандидатов на эту роль аж семеро. Самому младшему кандидату двадцать два. Самому старшему тридцать шесть. Девица не из робкого десятка оказалась. Не дал правильное воспитание папочка. Или мамочка, потому что папочка вечно не дома. Работа у папочки такая.

Дима в итоге накушался. Пришлось тащить его домой. Уложив спать, я вышел на улицу и сел покурить на лавку. Тёплая ночь и ни одной кусающе-летающей

твари. Наслаждаюсь спокойствием гражданской жизни.

Спасть я отправился в четвёртом часу ночи, когда допил пол литровую бутылку коньяка. Зашёл на террасу, разложил старенький диван, укрылся пледом и уснул.

Жуткий истошный вопль дочери Димы разбудил меня. Когда ты пил до утра и проснулся с адской головной болью — такой вопль можно сравнить с разрывной пулей, попавшей прямо в лоб.

Не понимая, о чём мне пытается сказать будущая мать, я вошёл в дом, прошёл до спальни, в которой вечером уложил спать Диму, открыл дверь и оцепенел.

Прапорщик Вилисов Дмитрий повесился стоя на коленях. Бельевую верёвку он примотал к оконной ручке, которая, будто заколдованная, вопреки всему выдержала нагрузку.

Оцепенение спало, и я попытался спасти человека. Я спасал, зная, что Вилисов Дмитрий уже мёртв. Он провисел минут десять, прежде чем его обнаружила дочь. Десять минут боле чем достаточно, чтобы задушиться. Для этого нужно намного меньше времени. Даже на коленях.

Я приехал отметить день рождения, но побывал на похоронах. Последующие два дня я помогал Диме отправится в последний путь. Путь, что заканчивается на глубине двух метров. Я оплатил большую часть расходов. Я устроил всё в лучшем виде. Я узнал всё, что был способен узнать. Я не был обязан это делать, но совесть сказала надо.

За час до суицида у Димы был разговор с женой. Его голова болела, а желудок отчаянно избавлялся от содержимого путём рвотного рефлекса. Жена заявила Диме, что уходит от него. Что не любит. Что никогда не любила. И что у неё уже давно есть другой.

Вот такая вот семья. Таня, жена Димы, жила в своём маленьком и уютном мирке. Поженились они по одной причине — Таня залетела. Дима на момент свадьбы уже служил по контракту. У них родилась дочь. Позже, через три года, родился сын. Дима работал и бывал дома редко. Таня воспитывала детей, жалея о потерянной жизни. У каждого был свой мир. Маленький, уютненький, мир. Когда этот мир рухнул — Дима не выдержал. Почему он решил проблему суицидом я не понял. Пытался понять, но не смог. Мне, человеку у которого никогда не было семьи, это сложно понять. Я не видел в случившемся великих проблем. Ломал голову, но не понял. Почему человек так легко согласился всё разрушить? Нет, не Дима. Он тут не при чём. Всё разрушила Таня, его жена. О том, что их дочь Аня сделала аборт, я не узнал. И не узнал о всём остальном. Аня стала бесплодной и впоследствии начала работать в эскорт услугах. Вова, сын Димы, связался с плохими ребятами, подсел на иглу и в восемнадцать лет получил первый срок. Жена Димы прожила с новым гражданским мужем три года, а затем начала спиваться и лишилась всего. Четыре жизни разрушилась на моих глазах меньше, чем за сутки. А ведь всё можно было изменить. Нужно было просто поговорить. Нужно было просто выслушать.

Прямо с поминок меня забрал товарищ и мы поехали домой. В Новосибирск. Чуть позже, через пять дней, я улечу в Крым, а затем, когда закончится отпуск, снова полечу в Сирию…

Я накрылся шкурой с головой,

не забыв оставить отверстие для продыху и, расслабившись, уснул. Всё, что вспомнил, мне в который раз приснилось. Не желает моя память забывать те неприятные моменты…

Фрагмент 15

Не стоило забивать голову перед сном плохими воспоминаниями. Всю ночь мне снилась ересь. Бред, в который вряд ли поверит даже человек с психическими отклонениями. Просыпался раз семь за ночь, проветривал спальник-шкуру и снова засыпал. Последний раз проснулся с рассветом и понял, что сильно потею. Неужели погода решила порадовать?

Наш лагерь молчалив и угрюм. Костёр давно потух. Андрюха и Стенли спят рядом. Угрх лежит прямо на снегу, свернувшись клубком. Вчерашний ветер отступил, но температура держится на прежнем уровне. Минус десять-пятнадцать по ощущениям. Вчера и с ветром они чувствовались как все тридцать. Солнце выглядывает из-за скалы. Не буду вставать и полежу, пока не проснутся остальные.

Спустя минут двадцать безмятежного лежания я услышал недовольное кряхтение. Угрх проснулся, успел встать и теперь потягивается. По сторонам он смотрит с незначительным беспокойством.

— Что-то не так? — спросил я, высунувшись из спальника-шкуры по плечи.

Медведь кивнул и ответил:

— Какой-то хищник бродит вокруг лагеря. Пришёл он ночью и по-прежнему не уходит. Голоден сильно. Меня боится и поэтому не нападает. Мы на его территории.

Я поёжился. Как можно спать, чувствуя, что рядом бродит кто-то опасный?

Угрх принюхался, посмотрел на скалу и сказал:

— Это кошка и она достаточно крупная. Вы, люди, назвали её саблезубым барсом.

Из спальника-шкуры высунулась сонная рожа Бокова. Протерев глаза, он сказал:

— У меня дома живёт саблезуб. Горный саблезуб. Этот ему не родственник?

Угрх кивнул:

— Кошки все друг другу родственники. Я их не люблю. Царапаются больно. Саблезубый барс и горный саблезуб отличаются только окрасом и местом обитания. В Черногорье горные саблезубы не водятся. Погода им не по душе… Посмотрите туда.

Медведь указал на скалу в ста метрах от нашего лагеря. Точно такая же скала, как и наша, торчащая из земли, но стоящая к нам перпендикулярно. Похожа скала на человеческий передний зуб. Сойдёт снег и сходство утратится.

Я пригляделся и увидел сидящего на не большом уступе на высоте метров десяти снежного барса. Бело-серый, сильно сливающийся со снегом, он едва заметен.

— Сменил окрас, — прорычал Угрх. — Природа наградила их отличной маскировкой. Меняют цвет шкуры в зависимости от местности, но меня не проведёшь. Почувствовал раньше, чем увидел.

Саблезубый барс прыгнул со скалы, совершил красивое приземление, и спокойно направился к нам.

— Решил напасть? — удивился я и взял автомат в руки.

— Нет. — Угрх снова потянулся. — Нападать он вряд ли станет. Увидел вас и решил, что вы моя добыча. Хочет, чтобы я поделился. Не поделюсь — начнёт злится.

— Ишь чего удумал! — Андрюха направил на приближающегося барса автомат и крикнул: — Слышь, Барсик, я тебя сейчас пулей угощу! Брысь, кошатина блохастая!

Барс закричал. Его «мяу» мне не понравилось. Злобное и голодное. Останавливаться явно не собирается.

Когда барсу осталось до нас метров тридцать, Андрюха спросил:

— Может подстрелить его? Я несильно. Подраню только.