Иной мир. Компиляция
Шрифт:
— Я и десяти километров в этом не пройду, — пожаловался Андрюха, пытаясь привыкнуть к новой одежде. — Одна шапка чего стоит! Шея того и гляди сломается.
— Одевайтесь, — спокойно сказал Угрх, показав на две другие стопки одежды, лежащие у костра. — И побыстрее. Мы потеряли много времени.
— Шкуры с собой возьми, Вождь, — посоветовал лежащий на топчане Орх. — Уверен, что люди выдохнутся ещё до полудня и потребуют привал. Три сосульки тебе ведь не нужны? Пещер до косого перевала вам точно не встретится. Две ночи — столько вы будете идти к перевалу. Возьми шкуры, Вождь!
Угрх что-то
Пришлось помочь одеться Стенли, потом одеться самому, придумать как закрепить рюкзаки на лямках и только после этого отправится в путь следом за медведем. Андрюха не соврал — свыше десяти километров в такой одежде мы вряд ли пройдём…
Андрюха ошибся. И я тоже. Даже Стенли ошибся, хоть он ничего не говорил, и вряд ли думал о чём-то подобном. Десять километров — это далеко не придел. Мы прошли двадцать километров с лишним. Двадцать долгих, изнурительных, полных боли и усталости километров. Ветер уничтожил кожу на наших лицах, а снег довёл мышцы ног и всего тела до безумия. Глубокий, выше колена, плотный снег. Угрх как мог топтал дорогу, но легче нам от этого не становилось. Порой медведь вытаскивал нас из ям, в которые мы скатывались, будто колобки. Мы психовали, материли медведя и горы, но продолжали идти. Неуклюжие — самое подходящее слово, которое характеризует нас в полной мере.
— Я так больше не могу! — крикнул Андрюха и плюхнулся задницей в снег.
Даже Стенли, молчание которого давно стало привычно, ругается на английском, постоянно используя слова «fuck». Сложно ему, наверное. То ли дело русский мат и его производные. Любую ситуацию можно объяснить одним, несоизмеримо ёмким, словом. Одних вариантов всем известного слова из трёх букв не один десяток наберётся.
Угрх остановился, развернулся, подошёл к сидящему в снегу Андрюхе и одним ленивым движением вернул его на тропу, которую сам натоптал. Тихо прорычал:
— Нам нужно спуститься к плато. Там устроим привал. Я ищу вам еду. Продолжаем…
Я несильно толкнул Стенли в спину, и он побрёл за Андрюхой. Угрх не говорит, сколько километров нам осталось до привала. Снег и ветер создали нулевую видимость. Придётся терпеть…
Сложность возникла на узкой тропе, огибающей похожую на клык скалу. Тропку рубили без энтузиазма и получилась она не шире половины метра. Слева обледенелый, лишённый выступов, камень. Справа пустота. Пропасть, как заверил Угрх, не глубокая. Даже испугаться не успеешь, пока будешь лететь. Нам от этого не легче.
Двести с небольшим метров по тропе мы прошли паровозиком. Я вцепился в рюкзак медведя мёртвой хваткой и не отпускал его, пока мы не вышли на безопасный участок. На замершие пальцы было плевать. Не чернеют и слава Богу.
Следующим препятствием стал крутой спуск. Уклон более сорока пяти градусов. В отсутствии снега на спуске имеется вырубленная в камне лестница, но сейчас она стала похожа на самую настоящую ледяную горку. Угрх достал из своего рюкзака верёвку, позаимствованную у берсерка, и привязал её к одному из наспех откопанных
Тридцать метров горки не так страшны, если бы в её конце не имелся обрыв. Стоит верёвке порваться, и ты покатишься. Недолгое скольжение и улетишь в пропасть. Перспектива так себе.
Андрюха спустился первым. Выл от боли в руках, но верёвку не отпустил. Стенли смог спустится две третьих расстояния и зачем-то отпустил верёвку. Если бы не Угрх, стоящий на страже в конце спуска, то улетел бы. Медведь поймал его, но при этом получил сильную инерцию и чуть не свалился в пропасть вместе со Стенли. Пришёл мой черёд.
Стоило спуститься пару метров, и я понял — обратной дороги нет. Веса во мне вместе с одеждой набирается прилично, а сил в руках почти не осталось. Кисти страшно болят. Половину пальцев не чувствую. Половина испытывает страшное жжение. По мизинцу левой руки разливается подозрительное тепло. Как бы насовсем не отморозить.
Спустившись ещё на три метра, я почувствовал подозрительный рывок. Попытался не шевелится, но камню, к которому привязана верёвка, было плевать. Он уже отклеился от льда и спешит ко мне. Я полетел вниз, понимая, что скоро умру и видя, как тащу за собой каменюгу, болтающуюся на конце веревки.
Готовый в пропасть в любую секунду, я закричал и закрыл глаза. Рёв и меня схватил кто-то сильный. Оказавшись в железных объятьях медведя, лишился воздуха в лёгких и орать прекратил. Через пару секунд понял, что мы больше не падаем.
Угрх среагировал в нужный момент и спас меня. Когда я начал падать, он рванул навстречу, не жалея когтей и втыкая их в камень и лёд. Медведь поймал меня левой рукой почти в конце спуска, а при помощи правой смог остановить скольжение, которое я ему устроил, передав инерцию. Ноги медведя висели над пропастью. Глубокая борозда длинною почти в три метра — последствия торможения.
— Почему ты привязал верёвку к такому маленькому камню? — почти заикаясь спросил я, пытаясь унять адскую дрожь, вызванную как холодом, так и страхом.
Угрх, сидящий рядом со мной в снегу, тихо ответил:
— Камень был больше. Я не знал, что верхушка отколется. Проверял. Он был крепким.
Медведь тяжело дышит. Это единственное, что выдаёт его страх. Он тоже способен боятся.
Угрх дал нам десятиминутную передышку и повёл дальше. Верёвки у нас больше нет. Улетела в ущелье вместе с камнем…
Горы разошлись и уступили место небольшому плато. Идти стало легче. Даже не взирая на то, что с гор надуло приличное количество снега и порой он доходит до пояса. Когда Угрх остановился и зарычал — мы занервничали.
Медведь развернулся и показал на висящую у Андрюхи на плече винтовку. Сказал:
— Мне нужно твоё оружие.
Андрюха без лишних слов отдал винтовку и тут же упал в снег. Угрх, в лапах которого «HK416» смотрится игрушечной, снова зарычал и рванул с места, показав, что снег и холод его ничуть не заботят. Секунду силуэт медведя виднелся в снежной буре, а затем пропал.