Иной мир

Циргибель Герберт

Я забрался в лабораторию. Гиула стоял у телескопа.

— Звездочка, — сказал он, — посмотри на звездочку, Стюарт, нашу Землю. Ее даже еще можно увеличить в телескопе. Если бы только наши обломки так сильно трясло. — Это слишком глупо, что «Дарвин» ускорился автоматически. Если бы этот булыжник накрыл нас пятью секундами раньше, все бы уже давно прошло.

— Хотя бы наша лаборатория работает без нареканий, — сказал я, — значит с голода мы не умрем.

— Нет, с голоду мы не умрем, — язвительно ответил он, — у нас есть все, что необходимо цивилизованному человеку. Только спондилеза у нас нет.

— Хватит

сейчас об этом.

— Почему? Мне забавно от мысли об этом. Мои мысли работают подобно камере замедленной съемки. Все последние месяцы на Земле пронеслись у меня в голове. Я думал о наших лесах и о Дунае, о домах и улицах. Вечером, когда горели огни, я часто гулял по улицам. Теперь это все в прошлом, навсегда в прошлом. Или ты серьезно думаешь, что мы когда-нибудь вернемся обратно домой?

Я молчал.

— Видишь, ты тоже не веришь в это. Никто не верит в это. Вы обманываете себя. Ты еще помнишь? Восемь дней до нашего старта мы были на концерте. Я не помню уже, что играли, но все мы шестеро были там.

— Играли Баха, — сказал я, — концерт цембало в E- Мажор.

— Я бы это никогда не запомнил. Я тоже пошел только из вежливости. Это было скучно. Лучше бы это был джаз…

— Ты наполнил тюбики?

— Нет, еще нет. Этот концентрированный бульон единственное, что осталось от всего. Свинья на Земле живет лучше, чем мы, ты должен признать это, Стюарт. Да, даже блоха, муравей или, по-моему, даже скунс живет лучше. Представь себе, как все переживает блоха. Но и она смышленее нас. Ее прыжки скромнее, она то и дело возвращается на Землю. Даже каторжник живет лучше. У него есть небо над головой.

Он вздохнул.

— Ты говоришь глупости, Гиула, — сказал я, — мы еже можем жить и как-то надеяться. И если всему этому действительно суждено остаться нашим миром, тогда у нас есть и право покончить с этим.

Он сунул руку в карман и извлек оттуда маленькую коробочку. Это была одна из шести ампул. «Видишь, Стюарт, я уже подумал об этом. Миша хранил их в своей каюте. Здесь пять из них. Я в любом случае не буду мучаться, как он».

— Это воровство, — сказал я, — никто из нас не имеет права тайком красть оттуда, и прежде всего у нас нет причин на это.

— О каких правах ты говоришь? У меня есть право отказаться от существования недостойного человека. Кто лишит меня этого права?

На мгновение во мне вспыхнула злость. Меня разозлило то, что он перерыл каюту Ковтуна, и что он так легкомысленно говорил о своей жизни. Но я не знал, что должен был ответить ему. Разве это существование было достойным человека?

Гиула бережно спрятал коробку в карман.

— Почему ты ничего не говоришь, Стюарт? — с иронией спросил он. — Ты думаешь о вопросе Гамлета? Здесь он звучит иначе, чем на Земле. Я ответил на него. Спектакль подошел к концу, публика не допущена к заключительной сцене. Пуповина от Земли отрезана, и ребенок напрасно зовет свою маму…

— Ты можешь отделиться от нас, Гиула, тебе никто не помешает. Но если ты сейчас сделаешь это, у меня найдется для тебя только одно слово.

— Ах, слова, — сказал он, — о том, что происходит в этих стенах, не узнает ни одно живое существо, никогда. Законы Земли больше не оказывают действие на нас.

— Но мы люди, Гиула, у нас есть разум и где-то даже

что-то от того, что обычно называют моралью.

— Именно об этом я и думаю, Стюарт. Мы люди. Клоп привык бы, обленился. У нас есть свобода выбора. Я не хочу быть клопом. А что касается морали, то она постоянно меняется вместе со строем, в котором живут люди. Мораль феодализма отличалась от морали капитализма, и социалистическая мораль опять таки другая. На Земле все это может быть чудненько-замечательненько, но здесь? Как ты бы обозначил это общественное устройство на «Дарвине»? Пара кубических метров воздуха, чтобы дышать, немного жидкости, чтобы смочить горло, и этот бесцветный бульон в качестве пищи — это наш мир.

Он был по-своему прав, и все же он не смог присоединить меня к своему мнению. Была ли это трусость? Любопытство? Или все еще надежда? По всей видимости, надежда, несмотря на то, что это был самообман. Вдруг в люке появилась Соня. Она держала в руке лист бумаги.

— Я принесла вам хорошую новость, — сказала она.

— Опять хорошая новость, — проворчал Гиула. — Я постоянно воспринимаю со страхом слова о хороших новостях.

Соня размахивала своим листком бумаги.

— Об этом мы не подумали в волнении: У нас на борту есть резервные консервы, отличные вещи. Послушайте, что они упаковали для нас на случай чрезвычайной ситуации…

Она прочла вслух, что было в списке, и мы слушали ее, словно она возвещала нам новый Евангелий. Дух захватывало от того, сколько твердых и жидких продуктов питания таил «Дарвин» в своих складских помещениях: сто коробок сухарей, тридцать консервов с витамином C, которые содержали изысканные лакомства, в таком же количестве с мясом и овощами, тридцать плиток шоколада, килограмм растворимого кофе, две канистры с красным вином, немного коньяка для медицинских целей — Весь рай земной был собран в этом списке.

— Черт возьми, это невероятно, — восторженно воскликнул Гиула, — этих вещей действительно не доставало. Какие же мы счастливчики. На Земле каждый приговоренный к смерти имеет право на последнюю трапезу. Но мы можем пировать до конца наших дней. Я все еще жду, Стюарт.

— Чего ты ждешь? — спросила Соня.

Гиула пожал плечами и предоставил мне объяснение. Я сказал: «Он хочет проглотить желатиновую ампулу. Он не хочет жить как клоп.

— Ты чувствуешь себя клопом, Гиула?

— Да, — сказал он, — твоя хорошая новость ничего в этом не меняет. У нас будет парочка прекрасных дней, это все. Прекрасные дни — какими скромными вы стали. Глоток красного вина, кусочек шоколада или сухарь — и вы уже довольны, словно мышь, которая гложет кусок свиной кожи с остатками сала и еще не поняла, что сидит в ловушке. Значит, давайте все поделим.

— Спокойно, — сказал я, — это будем решать все мы, Чи тоже выскажется. Я сообщу ему о твоей идеологии клопа.

— Да пожалуйста, — безразлично пробормотал он, — куда, вообще, пропал Чи? Я уже целую вечность не видел его.

— Он рассчитывает.

Гиула засмеялся и постучал себе по лбу.

— Он рассчитывает. Он хочет рассчитать Вселенную? Для этого уже есть же формула. Это просто смешно. Мы летим в бесконечность, а Чи рассчитывает…

— Разумеется, Гиула, Чи рассчитывает — и в расчетах есть смысл. Ты глупец, ты балда!