Иной смысл
Шрифт:
Стас медленно поднялся на ноги. Все, бежать поздно. Не успел.
Недоразумение? Конечно же, нет. Слишком много торжества в глазах Черканова. На лице лишь удивление, такое же, как на лицах остальных, но взгляд… Взгляд ясно говорил Стасу: да, это сделал я, мой враг.
— Я — Станислав Ветровский.
Лейтенант кивнул своим спутникам, те мгновенно оказались рядом с юношей. Стас не успел даже охнуть — на запястьях сомкнулись холодные браслеты магнитных наручников.
— Вы арестованы. Не сопротивляйтесь, это лишь усугубит вашу участь. Вы имеете право на адвоката, вы имеете право хранить молчание, вы имеете
Стас помотал головой. Предчувствие беды исчезло — ему на смену пришло ощущение полного краха.
Под прицелом плазмеров его вывели из аудитории.
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ
I
…остался как приют невежд
Витраж из сотканных желаний,
Разбитый автором надежд.
— Вы арестованы. Не сопротивляйтесь, это лишь усугубит вашу участь. Вы имеете право на адвоката, вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на выкуп после суда. Вам есть что сказать?
Студенты, оцепенев, смотрели, как на их сокурсника надевают наручники, как выводят из аудитории под дулами плазмеров. Женьке казалось, что он слышит их мысли, суматошные, напуганные… жалкие.
«Ни фига себе, в нашем институте, вот так вот?»
«А я думала, Ветровский — приличный парень. Хорошо, что я с ним не общалась почти!»
«Тьфу, напугался. Боялся, за мной… хорошо, что его забрали, не меня».
«Ой, как страшно… и любопытно! Как в детективах!»
«Интересно, а за что его?»
И в самом деле. А за что?
Алфеев вскочил, бросился следом за полицейскими, даже не заметив, что вслед за ним, игнорируя крик Галины Викторовны, метнулся Олег. Женька выбежал в коридор, Черканов застыл в дверях.
— За что вы его забираете? В чем его обвиняют? — выкрикнул Алфеев, впервые в жизни готовый ринуться в драку.
Лейтенант остановился, обернулся. Чуть скривился и ответил:
— Ветровский задержан по постановлению следователя. Его подозревают в подделке документов, сетевом покушении на человека, распространении запрещенной литературы, подрыве государственных устоев и… — на лице полицейского отразилось крайнее отвращение, — педофилии.
В первый момент Женьке показалось, что он ослышался.
— В чем? — тихо переспросил он.
И в этот же момент так и стоявший в дверях Черканов ахнул:
— Педофилия?
И не было ни единого сомнения в том, что хоть кто-то из находившихся в аудитории его не расслышал.
Первый, он же самый сложный этап операции по избавлению от ненавистного однокурсника прошел как по маслу, без единого сбоя. Олег с трудом сдерживал улыбку всякий раз, когда вспоминал взгляд Ветровского, в котором читались страх и понимание. Да, Ветровский определенно догадался, кому обязан таким поворотом событий. Вот только доказать он ничего не смог бы. Ничего и никому. Хотя бы потому, что кто теперь будет его слушать, после таких обвинений?
«Ничего, это еще только начало», — подумал Черканов. Ему мало было уничтожить самого Стаса — в конце концов, при всех своих недостатках, Ветровский — крайне живучая тварь, раз уж сумел уцелеть не только в трущобах, для этого много ума не надо, а еще и заполучив такого
Нет, Черканов почти не сомневался — Стас сумеет отвертеться от большей части предъявленного, возможно, даже от всех ложных обвинений. Но и того, что останется, вполне хватит для того, чтобы надоедливого соперника посадили на пару лет. А где пара лет, там и все пять-шесть… ему хватит.
Ветровский больше не опасен. Так или иначе, на два года он точно сядет, а за это время Олег успеет уйти достаточно далеко, чтобы уже почти бывший однокурсник больше никогда не смог перейти ему дорогу. Сейчас же нужно раздавить этот Орден.
Решение пришло недавно, и Черканов до сих пор поражался его простоте и изяществу. Одно-единственное обвинение — и все, девяносто процентов этих орденцев отвернутся от своего предводителя, даже не выслушав его объяснений. А половина еще и попытается морду набить… попыталась бы, будь это физически возможно. И ведь как хорошо все сошлось — основное направление работы Ветровского, маленький секрет покойного Кирилла Бекасова, напавшая на Велагину в момент паники разговорчивость и несколько крайне удачных снимков. Остальное — дело техники, причем как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.
Кстати, о технике. Олег посмотрел на часы — пора. Неспешно поднялся из-за стола, потянулся, разминая затекшие мышцы, и вышел в коридор. Поторчал пару секунд у лифта, зашел в распахнувшую створки кабину, кивнул полузнакомому парнишке с третьего курса. Лифт еле ощутимо дернулся, заскользил по шахте вниз.
У Олега зазвонил мобил.
— Я слушаю. — Он повернулся вполоборота к попутчику, так, чтобы тот слышал слова его собеседника.
— Олег, привет. Ты где сейчас?
— В общаге, почти на первом. А что?
— Помнишь, ты вчера у меня с чипом работал?
— Ну да, помню. И?
— И то, что, когда ты уходил, ты перепутал чипы и забрал мой! А он мне нужен сейчас!
— Во блин… а я и не заметил. — Двери кабины открылись, третьекурсник вышел. Олег сделал приглашающий жест ожидавшим лифт девушкам — мол, заходите, я передумал выходить. — Ладно, сейчас заскочу — я еще даже из кабины не вышел.
— Ага, ну давай, я жду.
Теперь как минимум три человека подтвердят, что в появлении Черканова на этаже педагогического факультета не было ничего удивительного — он зашел отдать чужой чип, только и всего. Олег понимал, что перестраховывается, но поделать ничего не мог — ему было физически некомфортно, когда он думал, что из-за пары вовремя заданных вопросов весь его план может рассыпаться, как карточный домик. Подготовка устранения Ветровского многому научила молодого человека — он прекрасно понимал, что раз ему удалось таким образом избавиться от противника, использовав его мелкие просчеты, то никто не даст гарантии, что какой-нибудь умник не сможет в один далеко не прекрасный день точно так же использовать просчеты Олега. Посему — лучше перестраховываться. Пусть даже его личное присутствие не является необходимостью, но так самому же будет спокойнее.