Inside Out (Наизнанку)

Букша Ксения Сергеевна

— Да нет, — сказала девушка. — Просто вижу, человек сидит пиво пьет. Что я ему буду мешать из-за какой-то дурацкой политкорректности.

— То есть, ты подумала — про меня? — вконец удивился Штейнман. — Но, слушай, это же большая удача — мужик сел рядом, можно ведь кучу деньжищ через суд слупить, как же ты так просто упускаешь свой шанс?

— Я не голодаю, — заметила девица.

— А что, деньги нужны, чтоб не голодать?! — А-а, — Штейнман все понял и решил уточнить детали, — какая у тебя группа потребления?

— М-654, — сказала девушка, поднимая глаза на Штейнмана и улыбаясь. —

Я очень лояльный потребитель.

Ну, теперь-то уж точно все ясно. Она проститутка, и недешевая. Улыбка — это аванс. Ну что ж.

— И где ж ты работаешь такая молодая и красивая! Может, пойдем туда и немножко поработаем?

Штейнман напряженно светился и мигал, и пихал пиво кулаком к себе в глотку. Давал себе передышку. Ну, давай я схвачу тебя за руку, и мы пойдем… я же вижу, что ты хочешь.

— Я работаю вот здесь, — девушка тряхнула журналом «Финмаркет». — Журналистом.

Это был удар. Разом вылетел из головы у Штейнмана директор Элия Бакановиц, и все проблемы, и даже сам он на секундочку растворился — правда, тут же обрел себя.

— Ты… о-о, блинский блин… — замотал он головой. — Прости! Пожалуйста! Я впервые вижу, чтобы… Ох, ну и дела! — он рассмеялся очень смущенно.

— Ладно, — улыбнулась девушка. — Ты-то кем работаешь?

— Я, блин, банкир, — сказал Штейнман. — Ну-ка, что пишут. — Он быстренько схватил «Финмаркет», руки у него тряслись. — «Кризис в зоне Новогрудка-Щецена-Вильнюса выявил все болевые точки зон Восточной Европы вообще: слишком сильное отгораживание, инициированное олигархами, поставило людей на край…» Что ты думаешь об этом?

— Тебе это неинтересно, — сказала девушка. — Ты до сих пор не спросил, как меня зовут. Ты просто хочешь отвлечься со мной.

— Хочу-то я просто, — согласился Штейнман, — да вот отвлечься мне вовсе не просто, вот в чем фишка-то, чуешь?

— Чую, — сказала девушка уже серьезно. — Тебе надо вылезти из себя.

— Это как? — наморщился Штейнман. — Прости, но мне в себе вообще-то нравится. Вылезешь, а потом не влезешь, нет уж, ну его на фиг! А как тебя зовут? — спохватился он.

— Франческа.

— Меня Леви, — представился Штейнман. — Слушай, ты мне вот что скажи: почему ты меня не послала на три буквы? Десять девиц из десяти послали бы, и нигде бы у них не дрогнуло, а ты, — он изумленно пожал плечами, — терпишь такие крутые наезды, я думал, ты мне в морду заедешь, — Штейнман нервно хохотнул. — Скажи, почему?

— На мужчине плюсик, на женщине минусик, — сказала Франческа. — Мы тянемся друг к другу. А тут какие-то суды. Мужчины уже от женщин шарахаются. Еще чуть-чуть, и секс станет таким чисто профессиональным делом, ну, как пиво приносить или детей растить. Будут проститутки, и будут «вагинальные американцы»… Мой дед был с моей бабкой всю жизнь, они оба работали, и — никаких судов.

— Когда это было-то, — вздохнул Штейнман.

А про себя подумал, что это бы ему не понравилось — всю жизнь с одной, спятить можно.

Франческа закурила, выпустила дым и сказала задумчиво:

— Эта политкорректность, она как зараза. Как вирус общественного иммунодефицита. Как после этого будет продолжаться жизнь, они не думают…

— Кто они? — поинтересовался Леви.

— Ну, — уточнила Франческа, —

я могла бы сказать «мы не думаем»… если бы я тоже не думала.

— Вы бы могли сказать «ты не думаешь», — подсказал Леви.

— А мне кажется, ты тоже думаешь.

Умная, выкрутилась, — подумал Штейнман не без восхищения, — но, конечно, не умнее меня, такого просто быть не может.

— Знаешь, — откровенно сказал он, придвигаясь, — здание нашего банка стоит в ужасно хреновом месте. Его уже обнесли забором и скоро официально закроют. Мы уже почти достроили другое здание, но по разным причинам пока не можем туда въехать. И вот каждый день я вижу этих арабских подростков, этих черных… знаешь, у них там — никакой политкорректности. И если представить, что они сломают забор и набрызгают своей, большей частью заразной, кровью нам в глаза, —

Леви остановился и красноречиво допил пиво, — мол, дальше сама продолжай.

— Точно, — сказала Франческа. — Абсолютно с тобой согласна. Но они, конечно, не сломают забор, — уточнила она, глядя на Леви невинно-ясно.

— Да уж, где им, — закивал головой Леви. — Мы сильнее.

— Богаче, — подсказала Франческа.

— Броня крепка, и танки наши быстры.

Он почувствовал, что вот-вот истерически расхохочется. Пиво как-то неожиданно его взяло — всего два литра, правда, без закуски, — чудовищное поручение директора, которое многотонным камнем наваливалось на него, вдруг перестало пугать и начало прямо-таки смешить — шпионская авантюра, блин!.. Штейнман элегантно взмахнул рукой, и они под взгляды «потенциальных насильников» и «вагинальных людей» прошествовали под ручку к выходу.

Солнце уже опустилось за дома, и все кругом стало зеленоватым.

— Я в метро, — сказала Франческа.

— Как? — обалдел Штейнман. — А кто это там говорил про плюсики, минусики? Что нас тянет друг к другу и можно без всяких денег?..

— А я еще кое-что важное говорила, — ехидно напомнила Франческа. — Про бабку с дедом, помнишь?

— Про бабку… про бабки… — Штейнман совсем сбился с толку. — Ну, ты хоть адрес-то свой дай, журналистка!

На небольшом неустойчивом пятачке, среди машин и людей, на пересечении множества лучей, они вытащили по клочку белой бумажки и написали друг другу электронные адреса.

7

Уже густы были сумерки, когда Штейнман наконец — пешком, вверх на лифте, опять пешком — вскарабкался туда, где он жил, отодвинул занавеску и вошел к себе. В квартире, которую он снимал, не было дверей и вообще почти ничего не было: все необходимое ему каждый день приносили в потребительской корзинке. Кое-кому не нравилось так жить, но какой смысл бегать по магазинам, если все и так ясно. Тот, кто этим занимается, смотрит в компьютер и читает: «Леви Штейнман», глава информационного отдела инвестиционного банка Бакановиц. Коэффициенты «Леви Штейнмана» 678-924-55, следовательно, по своим психофизиологическим и социально-экономическим характеристикам «Леви Штейнман» наиболее лоялен(на) брэнду Q437. И нет необходимости втюхивать Леви Штейнману брэнд Q438 — это был бы обман; но если банк Бакановиц обанкротится, брэнд изменится. Sweetest perfection, slightest correction.