Инспектор и ночь
Шрифт:
— А я не говорила, что вы мне досаждаете.
— Но вы дали мне это понять. Когда обещают свидание завтра и не появляются ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра, то это говорит само за себя.
— Вы правы, — неожиданно согласилась она. — Но я не могла прийти. В самом деле не могла.
— Знаю.
— Ничего вы не знаете.
— «Достаточно того, что мне известно,» — хотелось мне сказать, но я промолчал.
— Мне кажется, нам незачем идти дальше. Это тупик, — заметила незнакомка.
— Ваши слова звучат почти символично, — мрачно буркнул я.
Перед
Мы воротились назад и свернули на другую улицу, и я всё время спрашивал себя, почему эта девушка идёт со мной рядом, если я и в самом деле неприятен ей, а если это не так, то что означают все её предыдущие фокусы.
Дождь кончился. Между каменных карнизов вновь проглянуло небо, на котором рассеивались тёмные облака.
— Погода улучшается, — констатировала девушка. — А мы всё ещё мрачные.
«Погоде легко, — подумал я. — Ей не с кем ругаться. Она существует сама по себе». Но я продолжал молчать.
— Вы упорны, этого нельзя отрицать, — снова заговорила девушка. — Чтобы положить конец недоразумению, скажу вам, что в тот день мне нужно было остаться в городе. Хозяйка послала меня в банк. А что касается того мужчины на пляже, то всё совсем не так, как вы, наверное, думаете, и вообще у меня с ним ничего нет. Ну, довольны вы теперь?
— Доволен, — кивнул я и впервые посмотрел на неё. — Не вашими объяснениями, разумеется, я за них ломаного гроша не дам, а тем, что мы снова вместе. Позволите взять вас под руку?
— Не уверена, что это будет очень удобно в такой толчее. — Девушка наморщила нос, но слегка отвела локоть, и я просунул под него руку, делая вид, что всего лишь исполняю избитую светскую обязанность.
Мы снова оказались в царстве торговых улиц. Девушка остановилась перед одним из лотков, засмотревшись на огромные красно-жёлтые персики.
— Страсть как хочется… — совсем по-детски призналась она.
— Ну так ешьте.
— Как, прямо на улице?
— Слушайте, — сказал я, — оставьте эти позы. Когда хочется персиков, их едят там, где придётся.
— Верно, давайте купим.
Мы купили персиков и, пройдя в пустынный закоулок возле какого-то моста, стали лакомиться сочными плодами, вытирая их моим платком. Они были такие крупные, что их трудно было есть, не вымазавшись соком, и мы смотрели на свои лица и смеялись.
— Какое падение, — говорила она. — Поглядели бы вы только на себя. И это мне преподаватель истории!
— И притом с дамой из «Эксцельсиора».
Наконец, персики были съедены. Девушка вытащила из сумки зеркальце и губную помаду и привела в порядок лицо. И стала той же, прежней — надменное выражение, модный кремовый плащ и стройная фигура снова делали незнакомку далёкой и недоступной для всех, кроме меня, который имел счастье держать её под руку.
Вскоре мы вышли на площадь с памятником кондотьеру Колеоне. Сурово насупив брови, он смотрел прямо перед собой, словно желал показать, что плюёт на такие ничтожества, как я, и на то, что я веду кого-то под руку. Я тоже не остался в долгу.
«Может, ты и сильный, — сказал я. — Но зато ты один.»
— Итак,
— Каждый чего-то ждёт, — задумчиво ответила девушка.
— Да, но сейчас мы говорим о вас.
— Правильно, жду.
Мы сидели под тростниковым навесом маленького буфета, в прорезанной полосками солнечного света тени, пили лимонад и зарывали ноги в прохладный песок. Но это был уже не буфет «Эксцельсиора», туда мы больше не ходили.
— Послушайте, — предложила однажды незнакомка, — не лучше ли нам сменить пляж? Этот Старик и мне уже начинает действовать на нервы. К тому же здесь всё ужасно дорого.
— Что касается Старика, — я согласен, но перестаньте, наконец, обижать меня в отношении денег. Я ещё не дошёл до ручки.
Так или иначе, мы оставили квартал казино и передвинулись к западу, к более мелким пляжам и обыкновенным людям. И это была не единственная перемена. С того дождливого утра девушка перестала играть свои роли, по крайней мере со мной, и я с каждым днём заново открывал её — более земную, более человечную и в своём несчастье более привлекательную. Мы стали друзьями, и она уже не разыгрывала и не испытывала меня. Каждый раз, когда её лицо поворачивалось ко мне, оно становилось естественным, простым и открытым.
— А каков тот человек, которого вы ждёте?
— Зачем задавать глупые вопросы? Откуда я знаю, каким он будет.
— Но вы всё же представляете себе этого мужчину в общих чертах.
— Представляю, но не знаю, каким он окажется.
— Послушайте, — сказал я, — я вам скажу. Он представляется вам богатым, очень богатым, красивым, атлетически сложенным, с белыми зубами, как тот, на пляже…
Она засмеялась:
— Только он был женат.
— Поэтому ничего не получилось?
Девушка посмотрела на соседний столик, за которым сидели два мальчугана и важно потягивали через соломинку сироп, и недовольно ответила:
— Как вы любите мучить людей. Я начинаю досадовать, что пожалела вас тогда.
— Когда это вы меня пожалели?
— Тогда, когда вы прошли мимо нас, чуть не стукнулись об ограду и повернули назад.
— Видите ли, мне совершенно не нужна жалость.
— Вы меня не поняли. Вы вообще никогда ничего не понимаете. Я пожалела вас, но не сжалилась над вами; просто вы вдруг показались мне совсем одиноким, а это чувство мне тоже знакомо.
— Возможно, — сказал я, откашлявшись. — Но во всяком случае это ненадолго, потому что долгожданный принц всё же появится. И он будет походить на того типа с пляжа, не правда ли?
— Какое значение имеет то, на кого он будет походить? — с лёгкой досадой ответила девушка.
Потом, помолчав, ответила иным тоном:
— Он должен быть сильным, понимаете? Это очень важно для женщины. Чтобы можно было всюду чувствовать себя с ним легко и свободно, делать, что захочешь, и не заботиться ни о чём и ни о ком…
— Значит, у него будет много денег…
— Вы всё о деньгах говорите. Разумеется, у него должно быть много денег, но это то, что само собой разумеется и о чём не говорят. На этой земле только богатый силён.