Инсталляция
Шрифт:
Человек поднял на него измученные глаза.
— Им одинаково приятны как провалы, так и выдающиеся номера. Единственное, что их раздражает — это надраенная до блеска моторика, которую из года в год выдаёт наш Луи. Они могут смотреть на одно и то же десятилетиями, но никогда не знаешь, когда… Честно, я не понимаю, почему так называемые звёзды не могут хотя бы раз в год выжать из себя более ста процентов.
— Странное слышу от человека, который сам работает раз в год, как дед Мороз — прозвучало мудрое замечание за их спинами.
— Наверное… — заговорил человек…
—
— …только дед Мороз и понимает, что раз в год это только верхушка айсберга.
Луи обнял дочь, взмыленный, чуть потёкший гримом, но довольный. Ассистенты внесли стул и минералку — для него, и чашку кофе для человека в кресле. Ангелина опёрлась локтём о плечо отца и унырнула в телефон. Луи встретился глазами с писателем, машинально кивнул ему и нахмурился.
— Что-то не припомню этого бананчика.
— Папа неспроста делает себяшки со всеми, с кем общается, — ответила Ангелина на застывший во взгляде Александра вопрос.
— А-а, он с тобой, — расслабился Король. В холёных руках заблестел телефон. — Иди-ка сюда, бананчик.
Писатель присел подле на корточки, и Луи запулеметил несколько снимков.
— Печальный ты мужик, Алекс, — сообщил Король, разглядывая фотографии. — А глазом не уловишь. Константин Степаныч…
Человек в кресле пережил фотосессию стоически, чтобы затем с нескрываемым удовольствием вернуться к кофе.
— Кто за мной? — положил руку ему на плечо Луи.
— Боря Вавилон.
— Вавилон, — сгримасничал Король.
Александр тоже знал, что настоящая фамилия скандального артиста была Вавилов.
— Меня он не нанимал, самому любопытно, — махнул кружкой человек в кресле. Писатель устремил заинтригованный взгляд на мониторы.
…Сцену окутало эпилептическими всполохами в ритм барабанной дроби; белые, синие, красные лучи рассеялись по залу, ожгли стены, потолок, вновь сошлись на подмостках, где образовался полукруг из десятка подкаченных парней в балаклавах да чёрных безрукавках — бронежилеты, не сразу догадался Александр. Парни угловато затанцевали под пульсацию разноцветных лучей. Замерли. Миг щадящей тьмы, вспышка, и в центре чёрного полукруга нарисовался щуплый тип в ослепительно-белом мундире. Гребешок волос, устремлённых к затылку, золотые лацканы, чёрный шипастый пояс, в руках дубинка, подозрительно похожая на фаллос — Боря был в репертуаре.
— Ты ж не лузер — выбирай, выбирая — побеждай!
Светошумовая атака обрушилась с новой силой, выхватывая отдельные движения подтанцовки, которая картинно била артиста ногами и возила лицом по подмосткам.
— Ваше высочество против гражданского общества!
Парни в балаклавах разбились на двойки, формируя своеобразные мостики, через которых как через козла запрыгали парни в генеральских фуражках. Боря, как бы подпрыгивая от взмаха собственных рук, двинулся назад, привлекая внимание к главной декорации — огромному ограждению из рабицы, за которой толпились девицы с разноцветными причёсками, тощие мальчишки с немного андрогинными лицами, упитанные парни под тридцать с прилизанной щетиной, и ещё какие-то сутулые в очках и толстовках.
— Кем ты
Тьма, разноцветная вспышка, и Борю окружали уже не парни, а орда мартышек в фуражках и балаклавах. Поводки от золотистых ошейников тянулись в руки дрессировщиков, облачённых в строгие официальные костюмы. Константин Степаныч аж поперхнулся, покосившись на свой.
— Нам — свобода, liberte, смерть проклятой сволоте!
Боря зажал между ног бутылку невесть откуда взявшегося шампанского, торжественно стукнул по пробке и излил брызжущий напиток на ошалевших мартышек. Ближайшая рассвирепела и, потянув за поводок дрессировщика, с размаху зарядила артисту в пах. Музыка, свет, подтанцовка рассыпались, а беснующихся животных пришлось загнать в экстренно подогнанные клетки на колёсиках. Кто-то сверху сбросил огромный белый флаг с надписью «Fin».
— Твою мать… — резюмировал Король.
— Да уж.
— Гадёныш украл мой номер!
Две пары глаз вскинулись на Луи. Отвечал он Константин Степанычу:
— Полгода назад был я на вечеринке Митрошина — выпили, дунули, я в добром расположении духа, вот эта гниль ко мне и подлизалась. Слово за слово, я поделился идеей номера. Кто бы знал…
— Да уж, — повторил человек в кресле. — Можно вывести звезду из девяностых, но наоборот…
— Куда мы без человека на стульчике, — обиделся Король. Константин Степаныч приподнял кружку, обращая его слова в тост.
— Что это? — обронил Александр, смотревший всё это время на мониторы.
Сцена пустовала; один Боря не то сидел, не то лежал на коленях, баюкая пах. Ковёр чёрных ненасытных глаз всколыхнулся. Бездна стала… иной. Безмолвие расползлось в шелест, эхом заполнивший зал. Холодная расщепляющая воронка лопнула, и писателя пронзило неестественное чувство, что теперь на скандального артиста обращены затылки.
— Нет! — вскричал Боря. — Пожрите меня! Пожрите!
Не вставая, путаясь в собственных коленях, он поскакал к краю сцены. Выбежавшая охрана сцапала его в прыжке и поволокла обратно.
— Пожрите! Пожрите! Пожрите! — визжал Боря, рыдая. Когда его вынесли за кулисы, шелест зала вновь ужался до безмолвия.
— Почему нет?! — воскликнул Луи. — Такой провал!
— Пожрать — значит, сделать частью себя, — махнул кружкой Константин Степаныч.
— Побрезговали…
Писатель слушал их, всё пристальнее вглядываясь в бездну через мониторы.
— Не берите на свой счёт, Александр, — опустилась ему на плечо весомая рука Константина Степаныча. — В вас заинтересована совсем иная публика.
От этих слов по рукам писателя пробежали мурашки.
— А что никто не готовится? — картинно заозирался Король.
— Не время. — Константин Степаныч вернул пустую кружку ассистенту и покачал головой на молчаливое предложение подлить. — Спасибо.
— Как это — не время?! Время Каталонова!
— На сегодня он меня не нанимал.
— Кирюша! — схватился за голову Король. — Константин Степаныч, что ж вы молчали! Нельзя! Дайте я вам из своего кармана… Телефон! Где телефон?!
— Все оценили твою заботу о друге, Луи, но так дела не делаются.