Инсталляция
Шрифт:
Утром мы с Ромеком ушли домой. Ромек ждал за дверью. Мама увидела меня, посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «Дети должны есть манную кашу». Ерунда. Я махнула Ромеку, мол, пойдём. Ромек зашёл в дом и осторожно уселся за стол. Я написала сообщение: «Задача: дети должны есть манную кашу», и нажала на «отправить локально». Сообщение разошлётся по нашему городу. Конечно, родителям оно тоже придёт, но они уже давно не пользуются связью. Им не до этого — они воспитывают детей.
Ромек уселся за стол и посмотрел на маму. Мама поставила
— Я не хочу манную кашу, — сказал вдруг Ромек.
— Ромек… — испуганно сказала я.
— Ромек! — крикнула мама.
— Ромек, нельзя, нельзя…
— Я не хочу есть манную кашу! — плакал Ромек, размазывая слёзы по лицу. — Не хочу есть манную кашу! Я не хочу есть манную кашу!
Мама надвигалась, я закрывала Ромека собой. Мы медленно шли к двери, и как только оказались на улице, побежали к свободной зоне. Мама гналась за нами, но лишь мы пересекли границу зоны, она повернулась и пошла домой.
В свободной зоне почти никого уже не было. Наверное, все отправились по домам — ждать у порога, когда можно будет войти. Конечно, мы могли бы жить прямо на пустыре, но какая от этого радость?
Я поискала Томаша, но его нигде не было. Вечером мы на пустыре остались одни. Все остальные были дома и лопали манку. Кто с вареньем, кто с мёдом, а кто просто так. Я сердито посмотрела на Ромека, а тот недовольно пробурчал:
— Я не хочу манную кашу. Эда, я не хочу.
— Да кто тебя ею кормит, глупый, — сказала я.
— А есть хочу, — добавил Ромек.
Мы сидели на крыше и играли в кубики. Кубики были с буквами, но Ромек учиться не хотел, а пытался что-то соорудить. Когда небо окрасилось в красный, на крыше появился Томаш.
Ромек потянул его за руку:
— Томаш, давай строить.
Томаш послушно ставил кубик на кубик и посматривал на меня.
— Тоже не любишь манку? — усмехнулась я.
— Просто подумал, вдруг вы здесь.
Я благодарно посмотрела на него, а он протянул мне бутерброд. Я разломала его пополам и поделилась с Ромеком. Томаш сел рядом.
— Слушай, Эда! — бодро сказал он. — Ты же смелая, да?
Я пожала плечами:
— Это вряд ли.
— А если бы ты могла всем помочь?
— Тогда, наверное, посмелела бы. А может, и нет.
Томаш вытянул вперёд руку и раскрыл ладонь. На ладони лежал браслет. Он был не такой серебристо-чёрный, как у родителей. Он был оттенков зелёного цвета.
— Смогла бы надеть? — спросил Томаш.
Я забрала браслет. Он был тяжёлым и холодным.
— Объясни, — попросила я.
Томаш вздохнул.
— Ты же знаешь, что у родителей браслет не снять.
— Кто-то пробовал? — спросила я.
Томаш закатал штанину и показал шрам на ноге.
— Многие пробовали, — сказал он. — Снять его невозможно.
Я уткнулась в колени, раскачивая на пальце браслет.
— Этот браслет, — сказал Томаш. — Сделал я сам. Он такой же, как у родителей. Почти.
— Почти?
— Он
— Почему ты не можешь испробовать его сам?
— Я не могу отправить сам себе сообщение. Он завязан на меня, вот и всё. Невозможно.
— Тогда почему я? Ведь моя мама — Первая. Вдруг мы наоборот, навредим?
— Я уверен, что Первая мама будет всегда. Не твоя, так чья-то ещё. Заодно и выясним. Нам нужны взрослые, Эда. Без них мы не справимся. Надо с кого-то начинать.
— Присмотри за Ромеком, — сказала я и защёлкнула браслет на запястье. Мне сразу захотелось уйти, не оставаться здесь. Куда-нибудь, только прочь. Свободная зона теперь была не для меня.
— Завтра в десять, — сказал Томаш. — Будь готова.
Я покидала свободную зону почти ночью. Посмотрела на наше здание и увидела, как вверх, в небо, светят два фонарика. Один луч, Ромека, беспокойно метался туда-сюда, а другой светил вверх, до самой яркой звезды.
Утром, в десять-ноль-ноль мама сказала: «Родители должны провести время с детьми». В этот же момент, в десять-ноль-ноль, утра на мой браслет поступило сообщение: «Родители должны жить без браслета». Я помню только, как меня обволокло каким-то мягким туманом, как я сделала шаг вперёд. Помню, как странно посмотрела на меня мама. Дальше был какой-то провал. Но страшный провал, страшный! Я до сих пор помню этот страх, он мне снится, он преследует меня, скрывается за каждым углом. Помню, что тогда я знала, как правильно. И ещё было больно. А потом я очнулась.
Мама лепила пластырь к нашим царапинам. Томашу тоже прилично досталось.
— Ты-то что тут делаешь? — удивилась я.
— Надо было с тебя снять браслет, — сказал Томаш, морщась. — Одержимая. Убийца несчастная.
— Ладно врать, — обиделась я. — Всё обошлось без жертв.
— Но могли бы быть, — сказал Томаш.
Надо же, а раньше он был таким спокойным и сдержанным!
— Да ладно тебе, — сказала я и прижалась к маме. Она погладила меня по голове.
Ромек давно вокруг неё крутился и пританцовывал. На маминой руке не было браслета. Теперь она была нашей мамой, такой, как и раньше. Но сколько ещё осталось родителей! Я спохватилась:
— Надо всем отправить сообщение. «Родители должны провести время с детьми». Всем понравится. Пусть отдохнут. Впереди война.
— Подожди, Эда, — сказал Томаш. — Ты всегда рассылаешь сообщения локально? Через какое-то время, как получишь их сама?
— Как будто ты не знаешь… — буркнула я.
Томаш приблизился и шепнул:
— Моя мама была Первой.
— Была?
— Да, Эда. Рассылка сообщений всем перестала работать через месяц после появления браслетов. С тех пор сообщения рассылают только Первым…