Инсталляция
Шрифт:
Кто-то назвал её Ивкой, и теперь мы тоже знали, что эта грозная девчонка — Ивка. Данька сказал повторять все упражнения за той компанией. Данька тоже повторял и всё говорил нам, что мы молодцы.
— У вас хорошо получается! — подбадривал нас Данька. — Не сдавайтесь! Держитесь до последнего!
Мы не ныли, потому что были сильными — Данька вечно нас тренировал, чтобы мы с ним в мяч играли не как малявки, а как сильные соперники. У нас было две команды. В одной команде были все мы, в другой — один Данька. И мы всё равно умудрялись его обыгрывать!
На пустыре
Первой из нас полетела, конечно, Гилька. И сразу столкнулась с этим важным мальчишкой в тёплом свитере. Он хмуро посмотрел, и Гилька на всякий случай показала ему маркер — мол, не лезь, я вооружена!
Я поднималась над землёй осторожно, боясь не спугнуть полёт. Посмотрела на Даньку, протянула ему руку и сказала:
— Давай, Данька, взлетай. Ты молодец.
Летят
Они летели над городом, который по-летнему зеленел, листва деревьев становилась всё гуще и гуще. Они видели внизу Гильку, которая была уже совсем взрослой, и впереди неё двое детей. Гилька неслась за ними, преграждая путь, и дети бежали в другую сторону. Они летели над Лекой, которая сидела в парке и рисовала весёлый летний народ. На её голове была смешная панама, и Лека чему-то смеялась. Пролетали над Данькой, который тренировал женскую сборную по чему-то там. Летели над хмурым мальчишкой в докторском халате, над Кнопкой и всеми его изобретательскими конструкциями. Летели куда-то дальше, потому что случилось то, чего не должно было случиться.
Может быть, будет именно так, но теперь они в любой момент могут подняться в воздух и взлететь.
Они летели, согретые первым летним солнцем, и держали за руки Ивку, которая пока ещё не умела того, чему научила остальных. Ещё бы — ей теперь надо будет приседать, бегать, отжиматься…
А впереди, далеко в небе, они увидели совсем невероятное. К ним летел ещё кто-то. Когда пятно в небе приблизилось, то все увидели другую ребячью стаю. А в ней были: ещё одна точно такая же Гилька, хмурый мальчишка в точно таком же тёплом свитере, светловолосая Лека, сияющий Данька… Там были все. Над пустырём встретились то, чего не могло быть и то, что произошло. Вот они, в летнем небе, совсем неразличимые.
Гильки визжали носились друг за дружкой, вымазываясь в зелёных маркерах.
Ивки приблизились, взялись за руки и зависли в воздухе.
— Выучить имена всех и завтра быть здесь, прямо с утра, — заявили они. — Мы открываем школу невидимости.
И хорошо! Пусть Ивок будет много!
Свободная зона
Утром мама сказала: дети не должны жить дома. Мы с братом собрали вещи и ушли. Ромек посматривал на меня немного боязливо, но я улыбалась ему — не бойся, глупыш, всё хорошо. Ромек хватался за руку и пытался отобрать у меня вещи,
Мне двенадцать, а Ромек совсем ещё маленький — всего четыре года. Ему без мамы тяжело. Я поставила на асфальт сумку, взяла Ромека за плечи, внимательно на него посмотрела, а потом взъерошила ему волосы — чёрные-чёрные, просто непроглядные. Ромек стал хихикать и вырываться, и только тогда я отпустила его.
Теперь он был весел и стучал палкой по заборам. Бросался к бродячим собакам, трепал их за уши и приговаривал:
— Хороший пёс, хороший.
Я напевала песенку и посматривала на чужие двухэтажные дома, в которых всё ещё было нормально.
— Мы не будем пока далеко уходить, хорошо? — спросила я.
Ромек только повторил:
— Не будем далеко уходить, — и тут же сел на разогретый солнцем бордюр.
Я села рядом и, прищурившись, посмотрела на небо. Мимо прожужжала какая-то насекомина. Ромек слюнявил подорожник и приклеивал его на колено.
— Тебе приклеить? — спросил он.
— Зачем?
— Полезно, — пожал плечами Ромек. — Очень полезно.
Я улыбнулась и толкнула его плечом:
— Балда. Полезно — это если рана. А так?
Ромек задумался, подёргал себя за губу:
— А так можно падать, и потом раны не будет. Это заранее. Полезно.
Я вздохнула:
— Тогда лепи.
Потом мы съели по яблоку и двинулись вдаль от коттеджных домов к высоким зданиям. Рядом был пустырь. Мы попинали с Ромеком найденный лопнувший мяч, а к вечеру развели из сухих веток костёр и испекли картошку. Когда солнце начало садиться, мы зашли в пустое здание с выбитыми стёклами и забрались на крышу. Оттуда было хорошо видно, как идут к нам дети в возрасте от трёх до шестнадцати лет. Пинают найденный нами продырявленный мяч, находят в костре оставшуюся картошку, забираются на крышу. С нашей мамой всегда так. Это, наверное, какой-то сбой системы — сообщения ей приходят на несколько часов раньше, чем всем остальным.
Нам с Ромеком то ли повезло, то ли нет. Мы всегда впереди событий, всегда знаем, что будет. Но и всегда же — нам первым достаётся. Я подумала — ведь это как сегодня Ромек со своим подорожником, приклеенным загодя. По мне, так лучше уж совcем не падать.
Дети нашего города уже поднимались на крышу — плоскую, с высокими бортами. Она была прогрета за день, а вдали были красное солнце и облака. Чуть позже стемнеет, и тогда мы будем светить вверх, в небо, фонариками. Слетится мошкара, ну и что ж. Зато красиво. И, если можно как-то выразить протест, мы выразим его так.
Но, пока не стемнело, все шумели, толкались, болтали. Ромек собирал и разбирал конструктор. По-моему, из Ромека вырастет толковый человек, если я постараюсь. Ещё я ему читаю книжки и учу буквам. Пока что многие умеют читать. Но что будет дальше? Школу отменили. «Детям не стоит ходить в школу». Конечно, конечно. Тогда многие радовались.
Рядом с нами пристроился какой-то незнакомый мне мальчишка. Может, чуть постарше меня. Наверное, он переехал к нам недавно. Хотя какая разница — везде одно и то же.