Инстинкт марионетки
Шрифт:
– М-да... мне думалось, что придворные подавальщицы более стрессоустойчивы и, как бы это сказать, - господин Толдон неловко замялся, - эффектны...
– На самом деле, да, - присоединился к дискуссии Стеван, - немного нескладная, носик как у Буратинки...
– С кухни она!
– снисходительно пояснил генерал, подбирая куском хлеба остатки соуса с тарелки.
– Не видно, что ли? Сервировать толком не умеет, из рук всё сыплется. Разбежались придворные крали сразу после штурма, у солдатиков ведь тоже губа - не дура. А осталось... то, что осталось, - насмешливо развёл он руками.
– Да бог с ней, - судорожно отмахнулся
– парень резко дёрнулся, вцепляясь в подоконник.
– Что? Нормально сказать можно? Третьего, что ли, добили?
– не вытерпел Линчик, выдирая из рук сморщившегося депутата бинокль.
В четырёхкратном увеличении оптических линз толпа переставала быть безликой, у неё имелись тысячи глаз: потрясённых и жадных до зрелищ, возбуждённых и уставших, ненавидящих и подёрнутых слезами. У толпы было множество ртов, способных с лёгкостью заглушить и вой полицейских сирен, и вышколенный оркестр, и голоса приглашённых певцов, но людское море лишь монотонно вздыхало и шелестело, словно прибойная волна, разбившая о скалу всю свою ярость. Плотное кольцо любопытных, подпирающих дружину, поредело. Оставшиеся с недоумением взирали на возящегося в пыли солдата. А тот нелепо барахтался, мажа кровью серые камни, бестолково тряс головой и вертелся, натыкаясь на трупы сослуживцев.
– Ему выкололи глаза, - сглотнув ком в горле, выдохнул Драган.
– Это невозможно... Как же?
– жалобно уставился он на остальных.
– Надо что-то сделать!
– Поздно, - помолчав, произнёс Линчик.
– Но нам ведь этого не простят! Господин Толдон, вы же сами говорили!
– обескураженно повернулся к послу рыжий.
– Имидж страны, внешняя политика... Генерал, пошлите кого-нибудь! Если мы проявим милосердие, нам это зачтётся!
– Какое милосердие?
– военный раздражённо двинул в сторону стул, оказавшийся на его пути к депутату.
– Вы на парня внимательно сейчас посмотрите!
– генерал с силой пихнул ему свой бинокль.
– Кого вы предъявите общественности? Замученного калеку? Полутруп? Нас ещё и преступниками потом объявят!
– Я с самого начала был против самосуда, но... мистер Драган, вы же сами цитировали народную мудрость, - заметил посол, с сочувствием глядя на молодого человека, - и вот теперь она верна как никогда. Спасать уже некого...
Депутат замер. В одеревеневших пальцах подрагивал бинокль, воспользоваться которым было выше его сил. Подняв голову, он встретился взглядом со старшим товарищем. Стеван отвернулся.
– Ради будущего... ради свободы...
– тихо попросил наставник, - надо потерпеть... Мы не можем дискредитировать революцию, не сейчас...
– Выкололи глаза... кошмарно, - прикрыла рукой лицо госпожа министр, - я думаю, что таким неуравновешенным личностям не место в новой армии. И это страшный урок, - тяжело вздохнула она, сжав рукой плечо молодого слуги народа.
– Страшный... Больше таких ошибок не будет. Но... об этом случае распространяться не стоит.
– Расправы над военнопленными не было, - тихо и твёрдо произнёс Толдон, созерцая собственные ботинки.
– Нет тел, нет виноватых. Слухи, конечно, будут... Но это только слухи.
Посол прошёлся быстрым взглядам по лицам соратников и одобрительно кивнул:
–
Народный избранник не стал возражать, передав ненавистный оптический прибор другу, он опустился на подлокотник кресла, игнорируя мягкое сиденье.
– Сейчас, одну минуту... где там наша девчушка...
– господин Толдон, взялся за телефонную трубку, набирая короткий служебный номер.
– Оставьте, Арни, она занята, - мрачно произнёс Стеван, разглядывая что-то на площади.
– Буратинка... Ты посмотри, что творит...
Соратники недоверчиво потянулись к окну, на месте остался лишь Драган. Магистр всё же усадил его в кресло и теперь совершал короткие пассы руками над головой депутата.
Успокоившаяся было толпа вновь загудела, но со стороны трудно было разобрать её настроение.
Молоденькая девушка в тёмно-коричневом платье прислуги пыталась тащить слепого солдата. Тот, как ни странно, до сих пор был в сознании и к тому же ошалело выворачивался из незнакомых рук. Дружинники откровенно ржали, не мешая представлению.
– Господи!
– взвыл Толдон, отбрасывая хвалёное хладнокровие.
– Эта-то куда полезла?!
– Говорю же, с кухни она! Ей до политики как корове до пианино, - пробасил генерал.
– В голову вступило - и побежала!
– Прислугу во дворце на лояльность кто-нибудь проверял?
– раздражённо поинтересовалась леди Элаиза.
– Может быть, она из оппозиции? Внедрённый провокатор. Если её цель - скомпрометировать неокрепшую власть, то момент выбран крайне удачно.
Линчик, сопя, отнял у депутата бинокль. Камень был явно в его огород.
Пленный перестал сопротивляться, то ли, наконец, поняв, что ему хотят помочь, то ли просто выбившись из сил. Девушка в очередной раз закинула руку солдата себе на плечо, подрагивая в коленях, выпрямилась и чуть не завалилась набок, удерживая в вертикали чужое тело. Неловкий шаг, шаг, снова шаг... Они прошли всего пару метров, и парень, отключаясь, опрокинул на камни свою спасительницу. Девчушка принялась его тормошить, тянуть и, совсем отчаявшись, обхватила поперёк груди и потащила волоком. Ноша была ей не по силам, это видели все. Конвоиры подначивали ревущую от бессилья кухарку скабрезными шутками, выкриками, гиканьем и хлопками. Двое из них заключили пари, хватит ли цыплячьих силёнок до первого фонаря, около пятидесяти зрителей уже успели присоединиться, уступая дорогу под свист и возрастающие ставки.
– Да ну... Какой из неё диверсант, - возмущённо отмахнулся Линчик, глядя, как подавальщица окровавленными руками размазывает по лицу сопли и слёзы.
– Просто... баба, что с неё возьмёшь.
Госпожа министр сухо кашлянула, воинственно сощурившись. Толдон глубоко вздохнул:
– Леди Элаиза, не обижайтесь, к вам это не относится. Вы не баба, а серьёзный политический деятель. И вы никогда бы так не поступили.
– Недалёкая и упёртая - опасное сочетание, - задумчиво потёр подбородок депутат, наблюдая за уличной вознёй.
– А если всё-таки утащит?