Инстинкт У
Шрифт:
И вот теперь, уже на выпускной своих детей, пришла в чём ни попадя. Платье, конечно, красивое, но болтается так, словно АлиСанну накануне выпустили из Освенцима, причёски никакой и эти туфли…Сейчас ещё Любимый Муж приедет и расстроится. Он-то её всё заставлял обновки купить. Она обещала, конечно, да вот так и не успела. АлиСанна совсем уж было собралась всплакнуть: ведь всё-таки она была не только учителем,
А вокруг суетились счастливые взволнованные родители. Им тоже срочно была нужна АлиСанна. Кто-то хотел сфотографировать её с детьми, кто-то интересовался программой вечера, кто-то пытался тут же, в кабинете, среди сутолоки вручить цветы и расцеловать, поблагодарить. Так она и вышла на фотографиях, то напряжённо слушающая, то что-то втолковывающая детям, то улыбающаяся. И везде немного растрёпанная и очень юная. Если не знать, где выпускницы, а где она, их классный руководитель, то и не догадаешься. Разве что отсутствие причёски и туфли не к месту подскажут внимательному человеку, что вот эта девушка – не выпускница.
Выпускной прошёл неплохо. В половине восьмого утра «старшенькие» её дети были сданы на руки родителям целыми, невредимыми, почти трезвыми и очень сонными. Саму АлиСанну Любимый Муж погрузил в машину и повёз домой. Она, в отличие от детей, была совершенно трезвой и не сонной, а откровенно спящей. Но едва последний из детей ушёл со школьного двора, как она проснулась и почувствовала себя вдруг такой осиротевшей, такой разнесчастной, что всю дорогу до дома плакала горькими слезами. Да что там – до дома. Рыдала она до тех самых пор, пока Любимый Муж не уложил-таки её спать и сон, наконец, не позволил ненадолго забыть о том, что её дети, её драгоценные «старшенькие» ушли из школы навсегда.
На следующий день ей снова надо было на работу. И она пришла в школу, тихую и какую-то… не похожую на саму себя. В кабинете и вовсе было пусто до звона в ушах. Ни Великой Китайской стены из тетрадей и дневников, ни гор учебников,
АлиСанна села за стол и пригорюнилась. Но тут вдруг раздался стук и в кабинет вошли они, её «старшенькие», уже соскучившиеся дети, почти в полном составе. Она подняла на них глаза и улыбнулась. Зачем им знать о её слезах? Им нужно идти дальше, а ей оставаться.
Поэтому она улыбалась, как ни в чём не бывало. А сама была рада так, словно она их не видела не чуть больше суток, а гораздо, гораздо дольше. Ничего не поделаешь – учительский инстинкт в действии. Тот самый учительский инстинкт, что, по теории АлиСанны, сродни родительскому, который заставляет любить, не смотря ни на что, жалеть, защищать, помогать и… ждать. Куда ж без этого?
А дети взяли стулья и расселись кружком вокруг её стола. Выглядели они при этом немного растерянными и чуть-чуть печальными и смотрели на неё так, словно ожидали, что она скажет что-то важное и правильное. А она просто смотрела на них, подперев подбородок кулачком, и улыбалась. Ей было так хорошо от того, что её дети рядом, что пришли.
Они в тот день долго сидели и разговаривали обо всём на свете. О том, для чего вечно не хватало времени в школьной суете. А потом дети опять ушли. Но АлиСанне уже не было так грустно. Оказалось, что с выпускным жизнь не заканчивается. И что дети возвращаются, даже уйдя насовсем. А ведь у неё ещё остались драгоценные "младшенькие", которые теперь стали "единственными". Она встала и пошла вниз, чтобы позвонить Любимому Мужу и сказать, что вернётся пораньше.
Когда она подошла к стойке охранника, телефон зазвонил. Вячеслав Сергеевич снял трубку. Через секунду славное лицо его расплылось в улыбке:
– Вытрезвитель? – переспросил он и тут же ответил:
– Нет, вытрезвитель у нас был вчера.
АлиСанна укоризненно посмотрела на него:
– Ну, зачем вы так, Вячеслав Сергеевич?
А потом не выдержала и рассмеялась:
– Разве ж вчера был вытрезвитель? Что такое настоящий вытрезвитель, вы увидите через год, когда нынешние десятые «В» и «Г» будем выпускать…