Институты, институциональные изменения и функционирование экономики
Шрифт:
IV
В завершение этой работы я хочу поразмышлять о центральной проблеме экономической истории. Итак, институты определяют функционирование экономик. Но что является источником возникновения эффективных институтов? Очевидно, что для плохо функционирующих экономик существование где-то в других странах сравнительно продуктивных институтов и возможность получения с низкими издержками информации об экономическом развитии этих стран, опирающемся на данные институты, служит мощным стимулом к изменениям. По всей вероятности, это относится и к поразительным переменам, которые произошли в Восточной Европе в 1989 году.
Но можем ли мы сделать общее заключение о том, какие силы стоят за подобными переменами? Как повернуть в обратную сторону действие механизмов самоподдержания институциональной матрицы? Я думаю, что весь предшествующий анализ дает множество “ключей” и суждений для понимания двух взаимосвязанных свойств институциональной матрицы любой экономической
Неформальные ограничения берут начало в передаче ценностей посредством культуры, в расширении и применении формальных правил для решения конкретных проблем обмена и в решении непосредственных проблем координации. В целом, как нам представляется, они пронизывают всю институциональную структуру. Действующие традиции упорного труда, честности и сотрудничества просто снижают трансакционные издержки и делают возможным сложный, продуктивный обмен. Такие традиции всегда получают поддержку со стороны идеологий, которые строятся вокруг этих ценностей. Но откуда берутся эти ценности и идеологии и каким образом они изменяются? Субъективное мировосприятие индивидов не только опирается на культурное наследие, но и претерпевает постоянные изменения под влиянием опыта, проходящего через фильтр существующих (культурно детерминированных) ментальных конструкций. Поэтому глубокие изменения в соотношении цен приводят к изменению норм и идеологий, и чем ниже информационные издержки, тем быстрее протекают эти изменения.
В главе 12 мы уделили большое внимание сравнительно высоким трансакционным издержкам на политических рынках — даже на самых совершенных из них. В результате таких издержек участники политической игры часто получают весьма значительную свободу выбора. Чем бы ни закончились дискуссии о проблеме “принципал
агент” применительно к вопросу о независимости членов современного Конгресса США от ограничений, налагаемых их избирателями (Калт и Зьюпэн, 1984), ясно, что на протяжении всей истории, в том числе в современных странах “третьего мира” и Восточной Европы, политические игроки испытывали еще меньшие ограничения со стороны интересов своих избирателей. В некоторых условиях политик готов взять на себя организационные издержки и/или создать юридические нормы для того, чтобы взятые обязательства соблюдались. Это может способствовать формированию групп, стремящихся институционализировать более радикальные экономические изменения. Ключевую роль при этом играет вызов, с которым сталкивается политик и который делает определенную часть его избирателей (тех, что хотят изменений) более важной для него, чем остальные. Тогда политический деятель получает возможность инициировать более радикальные изменения.
Можно связать воедино вышеуказанные два свойства институциональной матрицы, вновь обратившись к истории политических изменений в Англии XVII века. В недавней статье, написанной мною совместно с Барри Вайнгастом в 1989 году, утверждается, что фундаментальные изменения в английском обществе, последовавшие в результате Славной революции, явились критически важным фактором развития английской экономики. Последовательность событий вкратце такова. В начале XVII века хронический финансовый кризис заставил Стюартов прибегнуть к принудительным займам, продаже прав на монополию и принять множество других мер (включая конфискацию имущества), которые уменьшили надежность прав собственности. Парламент и суды вступили в затяжную войну с короной. В конце концов это привело к гражданской войне, за которой последовало несколько неудачных экспериментов с введением альтернативных политических институтов. Монархия была восстановлена в 1660 году, но в результате этого вновь разгорелась война против фискальных полномочий Стюартов, и в конце концов король был низложен. Революционеры стремились решить проблему контроля за свое-
Интересные эмпирические наблюдения по этому поводу содержит недавнее исследование Роберта Бэйтса (1989) по вопросам политической экономии Кении после восстания народности мау-мау и обретения независимости. Я благодарен ему за то, что он настойчиво обращал мое внимание на эти вопросы, изложенные в его работе.
вольной и конфискационной политикой короля [19] . Были установлены верховенство парламента, централизованный (парламентский) контроль над финансами, ограничения королевской власти, независимость судебной системы (по крайней мере от короны) и главенство судов общего права. Одним из главных последствий этих изменений стала более высокая защищенность прав собственности.
19
Это утверждение слишком близко к точке зрения вигов, но на самом деле я хочу только изложить их восприятие этих проблем. Отсюда вовсе не следует, что революционеры имели более чистые мотивы, чем Стюарты, и даже
Самым примечательным непосредственным результатом явилось быстрое развитие рынка капитала. Вслед за Славной революцией правительство не только обрело платежеспособность, но и получило доступ к финансовым ресурсам в невиданных ранее размерах. Всего за девять лет (1688–1697) заимствования правительства увеличились на порядок. Кардинальное изменение в поведении кредиторов, которые стали охотно предоставлять займы правительству, отражало их убеждение в том, что теперь правительство будет соблюдать собственные обязательства.
В 1694 году для операций с государственным долгом был создан Банк Англии, который затем стал заниматься и частными финансовыми операциями. В это же время возникло и множество других банков. В начале XVIII века появилось большое разнообразие ценных бумаг и договорных финансовых инструментов, а проценты по частным займам установились примерно на уровне процентов по государственным кредитам.
Надежность прав собственности и развитие государственного и частного рынков капитала явились не только факторами быстрого экономического развития Англии в последующий период, но и установления ее гегемонии в международной политике, а в дальнейшем и господства над миром. Не будь финансовой революции, Англия не смогла бы разбить Францию (Диксон, 1967); получение правительством в 1688–1697 годах больших средств в долг было необходимым условием для успеха Англии в войне, которую она тогда вела против Франции, а также в последующей войне (1703–1714), из которой Англия вышла самой сильной державой мира.
Можем ли мы приписать подъем Англии политической борьбе, завершившейся триумфом парламента? Конечно, эти обстоятельства явились непосредственной причиной и необходимым условием ее успеха. Но в этом утверждении нельзя заходить слишком далеко. Неужели Англия действительно пошла бы по пути континентальных стран, если бы победили Стюарты? Против этого можно выдвинуть убедительные контраргументы, опирающиеся на фундаментальную прочность прав собственности и общего права в Англии, которая так или иначе привела бы к ограничению королевской власти. Вспомните наши рассуждения в главе 12 об эффекте зависимости от траектории предшествующего развития, которые показывают, что социальные отношения и нормы в Англии очень сильно отличались от отношений и норм, господствовавших на европейском континенте. Какую роль сыграли неформальные ограничения в создании условий для тех событий, которые наступили в Англии в XVII веке? В какой степени субъективное мировосприятие политических деятелей, заставившее их сделать тот выбор, который привел к революции, было функцией неформальных ограничений и сопровождающей их идеологии? На эти вопросы у нас нет точных и определенных ответов. Но нам представляется весьма вероятным, что глубоко укоренившиеся неформальные ограничения создали благоприятную обстановку для внесения изменений в формальные правила. Лучшее подтверждение данной точке зрения — это устойчивость возникшей политико-экономической системы. Когда же радикальные изменения в формальных правилах приводят их в противоречие с существующими неформальными ограничениями, между теми и другими возникает непримиримая напряженность, ведущая к длительной политической нестабильности.
Эффективные институты возникают в обществе, которое имеет встроенные стимулы к созданию и закреплению эффективных прав собственности. Но разработать модель подобного общества, в котором индивиды стремились бы только к максимизации личного благосостояния и не испытывали бы ограничительного воздействия других мотивов, трудно и, наверное, невозможно. Неслучайно экономические модели общества в теории общественного выбора превращают государство в нечто похожее на мафию — или, пользуясь терминологией этой теории, на Левиафана. Тогда государство становится ничем иным, кроме как механизмом для перераспределения имущества и дохода. Чтобы найти такие государства, не надо долго искать. Но, как мы пытались доказать в этом исследовании, теория общественного выбора безусловно не является всеобъемлющей теорией. Неформальные ограничения имеют значение. Нам нужно еще гораздо глубже разобраться в детерминированных культурой нормах поведения и их взаимодействии с формальными правилами, чтобы лучше понять все эти проблемы. Мы только начинаем серьезное изучение институтов. Это дает надежду. Может быть, мы никогда не получим однозначных ответов на все наши вопросы. Но мы можем двигаться в этом направлении.
Библиография
Akerlof, George A. 1970. ‘The Market for ‘Lemons’: Qualitative Uncertainty and the Market Mechanism”. Quarterly Journal o/Economics, 84: 488–500.
Alchian, Armen A. 1950. ‘Uncertainty, Evolution and Economic Theory”. Journal of Political Economy, 58: 211–221.
Arthur, W. Brian. 1988. “Self-Reinforcing Mechanisms in Economics”. In Anderson, Philip W., Arrow, Kenneth J. and Pines, David (eds.). The Economy as an Evolving Complex System. Reading, MA.: Addison-Wesley.