Инструктор по экстриму
Шрифт:
– Можно, я попробую?
Гера оглянулся, вогнал топор в дерево и выпрямился.
– Пробуй, – разрешил он, поднял с травы свою майку и вытер ею лицо.
Она с трудом высвободила лезвие топора, очень решительно замахнулась, но ударить не успела – Гера поймал ее руки вместе с топором.
– Так это не делается, – сказал он. – Без ног останешься.
– А как надо? Раздвинуть ноги?.. Ой, а мне сарафан мешает.
Гера снова принялся за работу. Он медленно продвигался вдоль ствола, снимая с него черную сырую кору.
– А зачем ты постригся наголо? – спросила Мира,
– Педикулез, – односложно ответил он, не разгибаясь.
– А тебе пошли бы длинные волосы. Как у меня… Без завивки, конечно. Чтобы они не мешали дрова колоть, можно убирать их на затылок, сделать хвостик… Ты пару лет не ходи в парикмахерскую, и я тебе отличную прическу сделаю. Будешь похож на Тарзана.
Гера выпрямился, отмерил середину бревна, поплевал на руки и с придыхом вонзил топор в дерево.
– А зачем тебе эта дубина?
– Переправу на завтра буду готовить.
После его «педикулеза» она уже не могла понять, шутит он или говорит правду. Ежевика, покрывшая колючим ковром поляну, царапала ей ноги. Мира присела, быстро набрала горсть черных ягод и, пряча руку за спиной, подошла к Гере.
– Отгадай, в какой руке?
– Опять яблоко? – спросил Гера, последним ударом перешибая бревно надвое.
– Мимо!
– Сдаюсь.
– Тогда открой рот и закрой глаза!
Он послушался. Мира прицелилась и не совсем точно закинула ему ягоды в рот. Его губы стали щекотать ее ладонь, и она рассмеялась. Гера открыл глаза. Она продолжала прижимать ладонь к его рту. По ее руке бежала густая темно-красная капля.
– Ты на меня так странно смотришь, – произнесла она. – Это ежевика! Разве не вкусно?
Она отступила от Геры на шаг. С ним что-то произошло, его настроение почти неуловимо изменилось. Он отвернулся, подошел к бревну, пнул его ногой. Мира опустила глаза, посмотрела на свою руку. Капля сока, оторвавшись от кончика пальца, упала в траву. Почему эта капля так взволновала его? Гера, наморщив лоб, смотрел на бревно, будто вдруг забыл, что собирался с ним делать.
– А мы окончательно поругались, – сказала Мира.
Казалось, что эти слова дошли до Геры не сразу. Он поднял на девушку рассеянный взгляд.
– Что? Поругались? С кем поругались?
– С Некрасовым.
– Зачем? – задал Гера обескураживающий по своей прямоте вопрос.
– Я думала, что мы помиримся, а получилось наоборот.
Он сел на бревно и стал вытирать влажное плечо, к которому прилипли кусочки древесного мусора.
– Я так и думал, – сказал Гера. – Вы не подходите друг другу.
– Он приревновал меня к тебе! – запальчиво произнесла Мира, рассматривая его грудь. – Он жестокий и тупой! Думает, если я просила у тебя ночью спальник, значит, я хотела с тобой переспать. Наверное, он тугой на ухо и неправильно меня понял!
– Я виноват? – спросил Гера.
– Ты? При чем здесь ты? Ты инструктор, администратор, официальное лицо! Тебе по долгу службы положено решать наши проблемы! Так ведь?
– Хочешь, я поговорю с ним?
– Нет, нет, нет! Никаких разговоров. Я его больше знать не знаю.
– Зачем же так категорично?
– А затем, что с толстокожими бегемотами
– А мне показалось, что он весьма одухотворенная личность. Как, скажем, художник. Или фотограф-портретист.
Гера кинул на девушку пытливый взгляд.
– Что? Фотограф? С чего ты взял? – усмехнулась Мира и резко наклонилась к ногам. – Ой, еще ягоды! Их здесь пруд пруди!
– Кем же тогда он работает? – спросил Гера, надевая майку. Уже смеркалось, и начинали давать о себе знать комары.
– По-моему, каким-то электриком… Не знаю! Меня это больше не интересует.
– А ты?
– А я в торговле. Продавцом. Продаю косметику. Кремы, маски, зубные пасты и прочую ерунду… Интересно, а варенье из этих ягод получится?
Она подошла к нему, встала близко, почти вплотную, и его лицо оказалось совсем близко от ее живота.
– Открывай рот! Начинается ягодная бомбежка. Воздушная тревога!..
Она взяла из ладони ягоду двумя пальцами, поднесла ее к глазу, прицелилась и отпустила. Руки ее дрожали. Ягода упала Гере на подбородок и скатилась за ворот на майке.
Гера, отыскивая ежевику под майкой, высказал предположение, что Мира отнюдь не снайпер.
Мира взяла вторую ягоду, но пальцы ее дрожали уже столь явно, что она быстро сунула ягоду себе в рот. Как он сказал? Она не расслышала, как он сказал: «Ты не снайпер» или «Ты тоже не снайпер»?
– Кислые, – пробормотала она и кинула ягоды на землю. У нее слабели ноги. Ей казалось, что она сейчас упадет.
«Надо взять себя в руки! Он не может подозревать меня. Да меня просто не в чем подозревать! Я страшно мнительная… Этот взгляд… Почему он так смотрит на меня? Что со мной происходит?..»
Она, продолжая стоять перед ним, смотрела сверху, как он извлекает из-под майки раздавленную ягоду, похожую на комок запекшейся крови. «У него все мысли о выстреле, он не может отвлечься и потому невольно сказал: «И ты тоже не снайпер». Это простое совпадение. Он думал о выстреле, ягода угодила мимо, и он машинально сказал: «Ты тоже не снайпер».
Он сидел перед ней, а она стояла почти вплотную, и у нее не было сил отойти на шаг. Его лицо, губы, щеки, лоб были так близко от ее живота, что внутри у нее стало все холодеть, сжиматься, она уже не могла ни дышать, ни говорить, и ей казалось, что это страх сковывает ее волю, что это мучительное, затянувшееся ожидание развязки.
– Ты дрожишь, – сказал он. – От холода? Или от страха?
От страха! От ожидания! Она не может больше терпеть эту пытку! Если он все знает, то зачем тянет, зачем издевается над ней?.. Ее трясло так, будто сквозь тело пропустили ток… Ну пусть он сделает что-нибудь, или она сейчас закричит! Пусть ударит, оттолкнет от себя, пусть даст пощечину, как Некрасов, завалит ее на колкую ежевику, закроет ей лицо горячей грудью, терпко пахнущей чистым и свежим потом. Пусть сдавит ей горло и победно объявит: «Все, игра закончена! Я все про тебя знаю!» И тогда огромная страшная тяжесть свалится с ее плеч, и она сможет дышать, и утихнет эта странная сладкая боль под животом, которая нарастала столь стремительно, что становилась уже невыносимой…