Инструктор по экстриму
Шрифт:
– То есть, – уточнил Пузырьков, – в пятницу утром она на работу уже не вышла?
– Именно так, именно так…
Скорее всего, это было лишь совпадение – позавчера утром на работу не пришли два сотрудника. Мира – по уважительной причине и начальник охраны – без всяких видимых причин. Но Пузырьков очертил ее фамилию в списке и записал домашний адрес. Он следовал правилу, которому в институте учил их старый преподаватель, бывший сотрудник угро: проверить все, что можно проверить, даже если это кажется пустой тратой
– Ну что? – спросил директор, провожая Пузырькова к выходу. Они остановились перед дверью. – Какие-нибудь версии уже есть?
– Конечно, – живо отозвался следователь.
– Если не секрет… Очень хотелось бы узнать…
– Не секрет. На этот момент у меня, как минимум, четыре версии.
– Четыре? – удивился директор, ожидавший однозначного и конкретного ответа.
– Первая: он убит, а труп закопан, растворен в кислоте, расчленен, сожжен, утоплен в море, – начал перечислять Пузырьков, загибая пальцы на руке. – Вторая: он покончил с собой – спрыгнул со скалы, утопился, застрелился, повесился в лесу. Третья: он совершил преступление и скрылся от правосудия. Четвертая: он без сознания или мертвый, под чужим именем, лежит в больнице или в морге…
– Понимаю, – произнес директор, то ли с уважением, то ли с состраданием глядя в глаза следователю. Хоть директор ничего не понимал в юриспруденции, сейчас он вполне определенно представлял, какая огромная работа еще предстоит следователю.
Пузырьков сел в служебную «Волгу». Водитель, дремавший за рулем, убрал с лица кепку, придвинул сиденье и взялся за ключ зажигания.
– Куда едем? – спросил он.
Пузырьков протянул ему бумажку с домашним адресом Миры.
– Заскочим сюда. Не думаю, что я там надолго задержусь. И сразу в прокуратуру. Сегодня ты мне больше не понадобишься.
«Волга» с оглушительным ревом рванула вперед, но через сотню метров остановилась. Дорогу перегородил «КамАЗ» с краном на кузове. Его стрела медленно вращалась. На крюке висело нечто похожее на панель дома с оконным проемом.
– Что это? – спросил Пузырьков. – Как будто из картона.
– Кино снимать будут, – ответил водитель, закуривая. – Бутафорный дом возводят. Потом, видимо, его будут крушить, как сейчас в кинематографе модно. Они уже третий день здесь копошатся…
– Боевик? – спросил следователь.
– Что?.. А, ну да, боевик! Со стрельбой, со взрывами, как положено… Вон там, под пальмой, видите, две битые машины? Их нашпигуют взрывчаткой и подорвут… Говорят, огня здесь будет много.
Они постояли минут пять. Наконец у водителя закончилось терпение, и он принялся выворачивать руль.
– Объедем-ка вокруг гостиницы, – сказал он. – Здесь и до утра проторчать можно…
6
Мира сидела на камнях в той же позе и в том же месте, где он ее оставил.
– Ну? – спросила она.
Гера
Они молча смотрели, как вокруг облизанных течением камней кипят буруны.
– Не обратила внимание, к какому берегу он был ближе? – спросил Гера.
– К нашему.
– Тогда на противоположном его искать нет смысла. Если его выкинуло на камни, то на нашу сторону.
– Не обязательно, – бесцветным голосом возразила Мира и опять уставилась на реку.
Гера подошел к бревну, к которому была привязана веревка, постучал по нему ногой, затем выволок из-за камней и скинул в воду. Мира, провожая деревянную торпеду глазами, усмехнулась.
– Правильно, – сказала она. – От улик надо избавляться.
Гера сам себя не узнавал. Он думал, что после таких слов Мира обязательно должна быть выкупана в реке с головой и названа самыми безобразными словами, на которые богата отечественная речь. Но вместо экзекуции он лишь устало взглянул на нее и спросил:
– Ну? Что теперь будем делать?
– А ты что предлагаешь?
– Надо искать.
– Что?
– Не «что», а «кого»! – с возмущением поправил Гера. Она имела в виду труп, а он – живого Некрасова.
– Не сейчас же, – возразила Мира. – Мы и без того долго здесь торчим.
Она была права. Недоумение группы могло перерасти в подозрение. Надо было настроиться на серьезную и продолжительную игру. Надо было внушить себе, что ничего не случилось, что Некрасов всего лишь пошел в старый лагерь искать свои часы, надо улыбаться, шутить, рубить хворост, расставлять палатки – словом, вести себя как обычно. Он был готов к этой игре. А Мира?
– Значит, так, – произнес он, не в силах поднять лицо и посмотреть в глаза девушке. – Пока лучше держать язык за зубами… Ты со мной согласна?
– Естественно, – ответила Мира. – Я понимаю, это в твоих интересах…
– И в твоих тоже! – сквозь зубы процедил Гера. – Да, да! И в твоих тоже!
– Хорошо, – торопливо согласилась она. – Не кричи только, пожалуйста!
– Будем держаться прежней версии – он пошел в старый лагерь за часами.
– Дурацкая версия, – легковесно заявила Мира.
– Другой нет и не будет!
– А что мы скажем завтра утром?
«Она не сомневается, что и завтра утром его не будет», – подумал Гера и почувствовал, как на душе его становится темнее ночи. Если бы эта девчонка хоть одним словом, хоть интонацией выразила надежду, что Некрасов объявится, Гера стал бы лелеять эту надежду, как собственного младенца.
– Утром мы вместе со всеми будем удивляться и пожимать плечами, – ответил Гера мрачно, и от такой перспективы его передернуло.
– Не годится, – покачала головой Мира. – Всем сразу станет ясно, что с Некрасовым что-то случилось.