Инструктор спецназа ГРУ
Шрифт:
Поднявшись к себе, Забродов первым делом решил проверить, что случилось с квартирным телефоном. Подняв трубку, он убедился, что телефон молчит, как булыжник. Внимательно исследовав розетку и вилку, он не обнаружил никаких неисправностей и стал последовательно осматривать провод, тянувшийся по плинтусу и исчезавший в отверстии, просверленном в дверной коробке. Внутри квартиры все было в порядке, и Забродов, открыв дверь, выглянул на площадку.
Провод был перерезан над самой дверью — не оборван, а именно перерезан. Илларион решил, что это опять развлекались совершенно одуревшие от безделья и плохой погоды подростки,
И немедленно из квартиры донесся заполошный трезвон. Илларион испытал сильнейшее искушение одним движением руки привести провод в исходное состояние, но поборол этот недостойный порыв и мужественно снял трубку. Ему немедленно пришлось об этом пожалеть, потому что звонил Пигулевский, и голос у старика был такой, словно, придя на работу, он обнаружил, что и его лавка, и находившееся в подвале книгохранилище начисто затоплены прорвавшейся канализацией.
— Илларион… Боже, какой ужас!
— Что случилось, Марат Иванович? Да вы успокойтесь, объясните, в чем дело. Трубы прорвало?
— Что? Трубы? Какие трубы? Ах, трубы… Нет, трубы целы.
— Тогда что же?
— Илларион, о боже… Я только что узнал, что Гершкович убит.
— Матвей Исаакович? Не может быть. Тут какая-то ошибка. С чего вы взяли? Кто вам сказал?
— Я позвонил к нему домой. Мне нужно было узнать… впрочем, это неважно. Телефон не отвечал, и я на всякий случай пот звонил в магазину хотя было еще рано. Мне ответил незнакомый мужчина и сказал, что Матвей Исаакович не может подойти. Он спросил, кто говорит. Вы знаете, я не люблю этого телефонного хамства, когда, не назвавшись, вас начинают допрашивать. Я ему прямо об этом сказал. Тогда он сказал, что его фамилия Рябцев, он капитан милиции. Мне пришлось назвать себя, и тогда он сообщил, что Матвей Исаакович убит… Это такой ужас, Илларион…
— Тише, тише, успокойтесь. Еще что-нибудь он сказал?
— Нет. Впрочем, да. Сказал, что ведется расследование, и еще что-то такое… Честно говоря, я был так взволнован, что почти ничего не услышал. Что-то насчет того, что у них есть подозреваемый… нет, не помню. Это какой-то кошмар. Как я понял его ограбили.
— Ограбили? Он что, держал в лавке что-то ценное?
— Ничего, кроме книг. Впрочем, откуда мне знать? Вы ведь придете проститься с ним, Илларион?
— Непременно, Марат Иванович. Вы не расстраивайтесь так…
— А что же мне еще делать, Илларион? Я ведь только и могу, что расстраиваться.
— Простите, это я, конечно, глупость сморозил. Просто растерялся. Даже не знаю, что сказать.
— И не надо ничего говорить. Словами его не вернешь. Ах, Матвей Исаакович, Матвей Исаакович… Пережить сталинские лагеря и вот так погибнуть… Что это делается на свете, Илларион?
— Не знаю, Марат Иванович.
— Ну до свидания, Илларион. Прости, что испортил тебе день.
— О чем вы… До свидания.
Илларион положил трубку и долго смотрел на телефон, борясь с желанием разбить ни в чем не повинный аппарат о стену. «Что-то много смертей в последнее время, — подумал он. —
И, похоже, не все следы были его.
Он замер на пороге прихожей, лихорадочно пытаясь сообразить, что бы это могло значить. Дверь была заперта, это он помнил четко. Впрочем, подобрать ключи — не проблема. Особенно для специалиста. Опять не сменил замки, дубина, мимоходом обругал он себя. Учат тебя, учат… Очередная кража?
Он осмотрелся. Квартира выглядела нетронутой. Воры обычно не церемонятся, Северцев? А какого дьявола ему тут могло понадобиться? Компромат искал? Или хотел убрать человека, который слишком много знает?
Илларион метнулся к столу, в тумбе которого хранился бельгийский револьвер. Оружие оказалось на месте. Откинув барабан, Илларион убедился, что револьвер по-прежнему заряжен. Так. А теперь посмотрим, кто здесь есть…
Он быстро обошел квартиру, держа наготове взведенный револьвер церемониться с киллером, который считает возможным оставлять в квартире предполагаемой жертвы отпечатки грязных подошв, он не собирался. Но квартира была пуста. Оставалось осмотреть ванную. Илларион шел туда только для порядка надо быть полным идиотом, чтобы прятаться в таком самоочевидном месте, — и тут постучали в дверь.
— Кто там? — спросил он.
— Телеграмма, — ответил из-за двери мужской голос.
— Придумай что-нибудь поумнее, — посоветовал Илларион. Мужчин-почтальонов он видел только в кино. — Мистер постмен, — не сдержавшись, добавил он.
— Откройте, милиция.
— С каких это пор милиция разносит телеграммы? — поинтересовался Илларион, засовывая револьвер за пояс брюк сзади.
— Откройте, или мы выломаем дверь.
— На каком основании?
— У нас ордер на обыск, — сказали за дверью.
«Так, — подумал Илларион. — Вот, значит, что это за следы. Вот суки. Найти то, что они подбросили, я уже не успею — высадят дверь. Меня заберут, книги разворуют… Нет, надо открывать».
— С кем я разговариваю?
— Старший группы капитан Рябцев.
— Какой еще группы?
— Ломайте дверь!
— Стоп, капитан. Сейчас я приоткрою дверь. Вы просунете в щель свое удостоверение и ордер на обыск. Предупреждаю: если, кроме бумаг, в щель просунется еще что-нибудь, я это что-нибудь просто отломлю.
— Открывайте.
Илларион приоткрыл дверь, и в образовавшуюся щель протиснулось милицейское удостоверение и ордер: капитан Рябцев явно внял предупреждению и не желал рисковать своими конечностями. Илларион внимательнейшим образом изучил оба документа и убедился в том, что они были подлинными. Конечно, будь в его распоряжении специальная аппаратура или хотя бы слабенький школьный микроскоп, он сумел бы провести более детальное исследование, но что-то настойчиво подсказывало ему, что и капитан милиции, и ордер на обыск настоящие, и подвох следует искать где-то в другом месте.