Инструмент богов
Шрифт:
В лагере количественный перевес был на стороне политических, поэтому Самбек не пользовался бесспорным правом первого, он жил за счет других, но, разумеется, своих. Кличку получил по названию какого-то местечка на юге, откуда был родом.
– По сковородкам ходишь? – усмехнулся Николай. – Танцы любишь?
– Тебя искал. Тогда же послал на тебя троицу. Не святую, – хихикнул Самбек. – Хотел поглядеть, чего стоишь. Что бабу не дашь в обиду, я знал. Способности твои проверил. Понял: голыми руками тебя не взять...
– Голыми? А финки? – напомнил Николай.
– Вот-вот, – закивал Самбек, – и финки тебе не страшны. Так ведь приемы есть пострашней финок и пуль...
– Разреши, Самбек,
– Мой он, мой, – отказал повелитель.
– Ты убил Пахомова? – спросил Николай, хотя и так знал, теперь знал.
– Я. Догадливый ты, Викинг.
– Что ж ты баб на дело берешь? – Самбек чуть приподнял брови. – Мадера с тобой ходила к Пахомову.
– Ну, ходила, – пожала костлявыми плечами Мадера. – Ну и что?
Тут Николай и понял, что значат слова Фургона «посмотришь на нее и с бабой лечь не захочешь». Вблизи лицо Мадеры отражало всю ее грязную жизнь, за которую, надо полагать, она жестоко мстила.
– Ты ноготок свой там оставила, – не без удовольствия сказал Николай. – Найдут тебя. Да и всех вас найдут.
После его слов самодовольная ухмылочка слетела – не хотелось ей к мусорам попасть, но в глазах полыхнула ненависть. Самбек обладал более сильной натурой, в речи его страха не чувствовалось:
– Не стращай, не догонят. А ты под вора косишь? Думаешь, не знаю, что с мусорками снюхался? Надоело тебя по кругу водить, дел много. Обыщите.
Двое из бойцов прошлись лапами по одежде пленников, из кармана Николая вытащили пистолет. Больше не стали искать оружие, а зря. Николай ходил в сапогах, а не модничал в туфлях. Привык к устойчивости, всякая другая обувь казалась ему ненадежной, да и ноги не так мерзли, ведь приходилось много времени проводить на улице. Купив пистолет, он приобрел щегольские офицерские сапоги, как и подобает вору, но с широкими голенищами. Там, в левом голенище, припрятал второй пистолет. При ходьбе он доставлял массу неудобств, но место надежное, что и подтвердилось. Свора Самбека, чувствуя, что неоткуда ждать угрозы, расслабилась. Да, пистолет – неплохой способ раздразнить свору, только как быть с Фургоном и Сонеткой? Самбек встал.
– Братана моего Федьку помнишь?
Как такое забыть! В лагере был музыкант с удивительно длинными и красивыми пальцами, с отрешенным лицом безнадежного романтика и глазами мученика. Он так любил музыку, а ее у него отняли... Иногда ночами он рассказывал Николаю о философском смысле сочинений Бетховена, о реформаторстве оперного искусства Вагнера, о том, почему музыка живет века. Но Бешеный Федька с дружками надругался над ним, все об этом узнали, Бешеный и бахвалился. Музыкант тихо плакал ночью, а утром его нашли повешенным. И тогда Николай озверел, кинулся на Федьку с кулаками, едва не завязалась драка, когда идет стенка на стенку. Чтобы не допустить всеобщего кровопролития, решено было установить справедливость в кулачном бою, как это делалось в глубокой древности, – подал идею профессор-историк, ее приняли. Но уголовники настояли, чтобы бойцы дрались до последнего вздоха, а победителя не судят. Николай был в том состоянии, когда смерть уже не страшит, когда боишься оставить не отмщенным зло. Наверно, поэтому победителем выходил он. Вдруг Федька вынул самодельный нож и разрезал мышцу на предплечье Николая. И произошло то, что с Пинжей, – Николай убил Бешеного его же рукой и его же ножом. Родных братьев в один лагерь не сажали, а тут вышел курьез, та халатность, которая никого не удивляла. Федька находился под покровительством брата, после поединка Самбек, улучив момент,
– Отпусти Сонетку и Фургона, – сказал он, и это была его ошибка. – Не к ним у тебя счет, ко мне.
– К тебе, – согласно кивнул Самбек.
Он приблизился к Николаю, облил свинцом из зрачков и вмазал кулаком по лицу. Удар был настолько мощным, что Николай отлетел в угол у входа, брякнулся на пол. Мадера истерично расхохоталась, наверно, пьяная была, остался доволен и Самбек, увидев, что у Николая пошла кровь из носа.
– А все ж мне легче станет, когда ты будешь смотреть, как я их на куски порву. Так и быть, тебя напоследок оставлю.
Утирая кровь, Николай не вставал, у него была выгодная позиция. Все люди в комнате находились как на ладони, он только ждал удачного стечения обстоятельств, гадая, на что способен Фургон. Тем временем Самбек повернулся к Сонетке, идя к ней, воркующим голосом говорил:
– Ну и бабу отобрал у Кобылы. Сильно к ней присох, да? Видать, умелая. Да не зыркай буркалами, – адресовал он уже Сонетке. – Уменье свое покажешь нам, угодишь всем, живой оставлю.
Мадере опять смешно стало, Бимбер в возбуждении затоптался на месте, а Сонетка с напряженно-окаменевшим лицом смотрела на приближающегося Самбека. Николай осторожно поставил левую ногу на ступню, правую руку перенес сначала на живот, потом потянулся к голенищу. В этот момент Самбек остановился, загородив Сонетку:
– Такую бабу грех в деревянный бушлат одевать...
И вдруг раздался слабый звук – пах!
Никто ничего не понял, только Мадера вскрикнула, глядя с ужасом на Самбека. Тот стоял несколько секунд, затем неожиданно упал как подкошенный, от чего дрогнул пол. Николай заметил в руках Сонетки малокалиберный пистолет.
Бимбер выхватил пистолет, но Мадера бросилась к нему, забрала пистолет и, развернувшись к Сонетке, выстрелила. Николай выстрелил в Мадеру, потом в бандита справа. Фургон ткнул локтем в солнечное сплетение бандита слева, когда тот согнулся, нанес два удара по шее и голове обеими руками. Николай получил пулю в бедро от того, кто просил закурить в парке, однако он был более точен... Бимбер наклонился к лежавшей на полу Мадере, поднял пистолет. Николай выстрелил по нему, Бимбер схватился за бок, выронил пистолет, рухнул на колени, затем упал. В это время открылась дверь, Фургон со всего маху ударил ногой в пах мужчину.
– Фургон, ты живой? – спросил Николай, поднимаясь.
– А чего мне сделается?
Послышались выстрелы снаружи дома. Николай догадался, что за ним все же следила милиция, значит, не надо держать оборону. Он рванул к Сонетке, которая сидела, вжавшись в угол.
– Фургон, беги, – сообразил сказать Николай. – Мне ничего не сделают, а ты на кукане. Да не в окно, дурень! Поищи лаз на чердак, там замри, пока все не стихнет. Лестницу не забудь отбросить.
Фургон не хотел в тюрьму, помчался по комнатам, изучая потолки. Николай взял за плечи Сонетку:
– Откуда пистолет?
– Я носила его... в отвороте рукава шубы...
– Что с тобой? – Он встряхнул ее, Сонетка завалилась на него. – Сонетка... все позади, не бойся. Выстрелы слышишь? Это милиция...
– Викинг... – бормотала она слабым голосом. – Не бросай меня...
– Не брошу... Да очнись же!
Николай отстранил ее, держа за плечи, но она странно свесила голову. Не сразу он рассмотрел, что бордовое платье на груди намного темнее по цвету, чем остальная ткань. Когда же разглядел, осторожно прислонил ее к стене и сказал, придерживая ее голову: